– Плохо то, что тут запрещено использовать нормальные коммуникаторы, – печально вздохнул Ит. – Вообще, Ри прав. Мы действительно распустились на Окисте. Безнаказанность и вседозволенность…
– Отвянь, достал уже нытьем.
…Высотка на Котельнической, к их вящей радости, оказалась на своем месте – точно так же, как и на Соде, она была жилым домом для очень богатых людей. На берегах Яузы тут располагался большой и ухоженный парк, изобилующий лавочками, полянками, детскими площадками и цветниками. Колпаков, как успел заметить Ит, в парке не было – некурящая зона. Единственный колпак обнаружился на берегу Москвы-реки, на месте пристани. Под ним стояли четверо молодых людей, которые при приближении Ита и Скрипача тут же затушили сигареты и спешно направились по набережной прочь.
– У них, видимо, нет накладки, – догадался Скрипач. – Они решили, что мы их сейчас того… будем порицать. Ты ведь именно это хотел сделать, Ит?
– Конечно, – кивнул тот. – Всю ночь, понимаешь, до этого спал и видел, как буду днем гоняться за курящими по городу.
– Не умеешь ты шутить, – констатировал Скрипач. – И никогда не умел. А знаешь почему?
– Ну?
– Потому что ты унылое и пошлое существо.
– Да пошел ты…
Покурив, направились к высотке – Ит решил, что надо посмотреть холл, а точнее – картину в плафоне, которая очень ему нравилась. Скрипач (исключительно для практики, никакого криминала!) отвел глаза охране, и они вошли.
Плафон был на месте.
А вот картина…
– Это еще что такое? – Ит недоуменно смотрел на потолок. – Опять эта рожа…
– Ничего не понимаю. А где дети с самолетиком?
В плафоне, подсвеченном невидимыми лампами, знакомой картины не было. Была другая: чернобородое лицо с непроницаемым тяжелым взглядом на фоне багряного заката.
– Да, действительно, это тот же мужик, что был на картине в метро, – сообщил очевидное Скрипач. – И очень плохо, надо сказать. Тут ему совершенно не место.
Ит явно расстроился.
– Жалко, – сказал он тихо. – Я надеялся… Черт, извини, рыжий. Вот до сих пор иногда хочется прийти домой и увидеть… их. Помнишь – дождь на улице, осень, слякоть, а потом – входишь в холл, идешь к лифту, поднимаешь глаза – и видишь это синее небо. И на душе легче становится.
– Что вы тут делаете? – раздался чей-то голос из-за их спин. – Вы как сюда вошли?
Вот тебе и потеря класса из-за отсутствия практики…
– Простите, мы туристы, зашли посмотреть здание, – тут же нашелся Скрипач. – А что, нельзя?
Пожилая женщина в строгом форменном костюме подошла к ним ближе.
– Нельзя, – строго сказал она. – Это здание – частная собственность.
– Очень жалко, – поник Скрипач. – Простите, мы сейчас уйдем. Можно только один вопрос? Про этот дом?
– Хорошо. – Женщина неожиданно улыбнулась. – Кажется, я догадываюсь какой.
– И какой же? – с интересом спросил Ит.
– Вы хотите спросить о плафоне. Почему там лицо академика Макеева, а не дети. Ведь так?
Ит и Скрипач пораженно переглянулись.
– Ну да, – кивнул Ит.
– В путеводителе написано, что тут дети, а вместо них академик. Молодые люди, путеводитель надо читать внимательнее, – наставительно сказала женщина. – В примечаниях есть пометка: картина с детьми была сначала скопирована, а потом записана. Писал портрет академика в годовщину его смерти художник Арченко, пятьдесят два года назад. Обратите внимание на перспективу – практически нет искажений при взгляде снизу. Арченко довольно удачно копировал стиль Гирландайо, роспись выполнена в технике росписи Сикстинской капеллы. Небо, конечно, Арченко писал в другой стилистике…
Она вдруг замолчала, словно опомнившись.
– Спасибо, – вежливо сказал Скрипач. – Мы будем внимательнее.
– Идите, молодые люди. А на выходе скажите охране, что были у Марии Павловны – это я и есть. Их, небось, не было, когда вы заходили?
Ит кивнул.
– Дымили на набережной, значит, – заключила женщина. – Вояки… все, дорогие туристы. Всего наилучшего.
– Надо будет посмотреть, что это за Макеев такой. – Ит брел рядом со Скрипачом, все замедляя шаг. – В метро он, в высотке он. К чему бы это, как думаешь?
– Ни к чему, судя по тому, что он больше чем полвека как помер, – пожал плечами Скрипач. – Судя по всему, какой-то политический деятель. Идейный. Не вижу в этом ничего особенного. Та же Терра-ноль до сих пор Лениным завешана тут и там, а он умер больше двухсот лет назад.
– Уже трехсот, – поправил Ит.
– Ну тем более, – согласился Скрипач. – Спорный был товарищ, что говорить. Идеи хорошие, вот только осуществление подкачало.