— Из-за чего вы с Рэмом смотрите друг на друга, как враги? — спрашивает генерал. Прежде чем отвечать, я проверяю переключатель перегородки между водителем и пассажирами. Закрыто наглухо, нас не видно и не слышно. Просидев не один день под камерами, обзаводишься специфическими привычками.
— Антипатия и только. Серьезных поводов для ссоры не было, и нет.
— Хорошо, — кивает Наилий, — тогда помириться будет легко.
Не возражаю, но и не соглашаюсь. Молчу, пытаясь справиться с раздражением.
— Дэлия, — с нажимом говорит генерал, — наши с тобой жизни зависят от охраны и лично от Рэма. Соверши над собой усилие, прекрати эту глупую вражду.
Вслух обещаю подумать, а мысленно добавляю, что позже.
На горизонте появляется пригород Равэнны. Рабочий, малоэтажный. Но уже через несколько перекрестков дома набирают высоту и тянутся к облакам. Стеклянные фасады тонированы золотым, зеленым, синим. Город в лучах летнего светила сам становится похож на луговое разнотравье. Яркий и полный жизни. Жужжат рабочими пчелами автомобили, муравьи-цзы’дарийцы цепочками тянутся по улицам. Дариссы в летних нарядах порхают бабочками. Я высовываюсь в открытое окно, рассматривая город с восторгом ребенка. Плевать, что подумают прохожие. Я родилась в маленьком городе на границе с шестым сектором. Все детство и юность не видела ничего, кроме рабочего квартала, а потом шесть циклов смотрела на стены психиатрических клиник и закрытого военного центра.
— Подними, стекло, пожалуйста, — просит Наилий, — подъезжаем.
Разочарованно возвожу преграду между собой и городом. Теперь на черном стекле можно разглядеть только мое бледное отражение.
Паркуемся на стоянке генерального штаба тремя уровнями ниже улиц. Между бетонными опорами стоят ряды одинаковых служебных автомобилей, черных, как форма военных. Строго, четко и согласно Инструкции. Система с жесткой иерархией, где каждый шаг регламентирован, и я смотрю на нее с вершины горы. У генерала высочайший статус и максимальные привилегии. Даже отдельный лифт на собственный этаж не кажется роскошью. В коридорах генерального штаба тихо так, что я слышу биение своего сердца. Таким же четким ритмом Наилий печатает шаг по темно-алому ковролину. Стены, свободные от картин и фотографий, равномерно окрашены в бледно-желтый цвет, отчего воздух кажется удушливым. Теряю ориентацию и перестаю считать двери. Обратно тем же маршрутом одна не дойду.
Наконец, пытка однообразием заканчивается. Генерал открывает матовую створку стеклянной перегородки, и я вижу кабинет. Почти пустой, не считая рабочего стола, кресла и стульев для посетителей, но не это бросается в глаза. Помещение необитаемо, обезличено. В любом кабинете всегда много мелочей. Даже если Инструкцией запрещено иметь на рабочем месте личные вещи, жажда сделать пространство своим толкает хозяина на хитрости. Санитары крутят поделки из капельниц, Децим складывает журавликов из белоснежных листов бумаги, собирает цепочки из скрепок. Разрешается держать на столе скрепки? И бумага тоже не запрещена. Но здесь нет ничего. Даже у Наилия на столе лежал бы планшет с гарнитурой или другой гаджет.
— Это ведь не твой кабинет? — хмуро спрашиваю генерала.
— Верно. Он твой.
Новость заставляет осмотреться во второй раз. Рабочий стол широкий и удобный, кресло с высокой спинкой, как у Наилия в библиотеке, а единственное окно выходит на согретую летом Равэнну.
— У мудреца-тройки должно быть рабочее место, — говорит Наилий, усаживаясь на стул для посетителей, — я подумал, почему не в штабе?
— Ты работаешь рядом? — спрашиваю, но уже догадываюсь, что да.
— Через три двери направо.
Генерал явно доволен и ждет благодарности, а я никак слов не могу подобрать. Друз Агриппа Гор обещал своим мудрецам отдельный научный центр, но жили они в заброшенной офицерской казарме, а Наилий пустил меня в генеральный штаб. Смело, по-своему нагло, изящно и быстро. Как хулиганский полет на катере над крышами автомобилей в ночном городе. Радость переполняет и вот-вот выплеснется через край. Плевать на приличия. Это мой кабинет!