— Всю ночь не спала, — сказала она, сняв берет и стряхнув с него на пол брызги дождя, потом достала из кармана своего супермодного одеяния пачку сигарет «Новость» (ничего лучшего тогда просто не продавалось). — Тащи сюда пепельницу и рассказывай. Если наврал, накажу.
Пепельницы у нас в доме не водилось, я принес чайное блюдце. Маргарита с варварской жадностью закурила, я впервые в жизни видел девчонку с сигаретой и глядел на Маргариту с изумлением и страхом, как будто наблюдал камлание шамана. А все ведь было понятно: девчонка желала подчеркнуть свое старшинство. Она окуталась дымом, поморщилась, досадливо прижмурив глаза, похлопала по тахте рядом с собою.
— Садись.
Я сел чуть поодаль, от Маргариты пахло речной водой. Хламида ее, синевато-серая, просторная, шелковисто свистящая, застегивалась у горла стоячим воротничком. Держа сигарету на отлете, Маргарита закинула ногу на ногу, повернулась ко мне, выпустила дым мне в лицо и повелительно повторила:
— Докладывай.
Я вспомнил о Тоне: в сравнении с Маргаритой она была как белая прибалтийская ночь в сравнении с тропическим закатом. Нет уж, простите, сказал я себе, у нас тоже все есть, и, кроме того, мы не любим, когда на нас давят.
— А что докладывать? — спросил я угрюмо. — Что тебя так взволновало?
— Значит, ты видел Коновалова в нашей квартире, — нетерпеливо сказала Маргарита, ерзая и шурша пышной юбкой с чехлом (тогда была такая мода. Теперь в этих многослойных юбчонках отплясывают румбу на танцевальных вечерах). — Когда это было?
— Я же сказал: вчера, в половине второго… Нет, в час.
— Ты что же, к нам заходил?
— Да нет, я только увидел его в твоем окне, решил, что это Женька, и поднялся, а тут он как раз и вышел.
Маргарита, хмурясь, подумала.
— А в чем он был?
— Не помню. Что-то серое.
— Костюм такой светлый в полосочку?
— Да, похоже.
Я начал смутно кое-что понимать. По-видимому, Тонина правота оказалась весьма относительной.
— И как он выглядел? — продолжала допрашивать Маргарита.
— Да я ж тебе вчера рассказывал. Высокий, немного сутулый, лицо худое, волосы черные, прилизанные, глаза такие маленькие, нос утиный…
— Ну, ты уж опишешь… — Маргарита зябко передернула плечами, раздавила окурок в блюдце, поставила блюдце на пол. — Он что-нибудь тебе объяснил?
— Нет, ничего. — Я старался не обращать внимания на резкость ее вопросов и отвечать по возможности четко, подыскивая слова. — Сказал, что проездом и ничего не знает. Он что, не должен был там находиться?
— Где? В нашей квартире? — возмутилась Маргарита. — С какой это стати?
Мне очень понравилось, как она это сказала: я с удовольствием прослушал бы эту реплику несколько раз. «Где? В нашей квартире? С какой это стати?»
Маргарита задумалась, потом нервно обхватила руками колени.
— Похоже, я влипла, — сказала она по-театральному «в сторону». — Если узнает бабушка, мне не жить.
Теперь пришла моя очередь задавать вопросы.
— Ты что же, дала ему ключ?
Маргарита покачала головой.
— Сам-то ключ на месте?
Она похлопала по сумке.
— А ну-ка, проверь.
Маргарита покорно расстегнула сумку, достала фестивальный пятицветный брелок с ключом.
— Так это ж Женькин, — удивился я.
— Ну прямо, Женькин. Он свой посеял давно.
— А ты вчера домой заходила? Может, дверь не захлопнула?
— Нет, — печально сказала Маргарита, — мне некогда было. Я только поднялась почтовый ящик посмотреть, бабушка просила.
— И дверь не открывала?
— Не открывала.
— Точно?
— Ай, отстань.
Приглядевшись к ней, я поверил, что Маргарита и в самом деле не спала всю ночь: лицо ее было смугло и бледно одновременно, особенно скулы, глаза припухли. И все равно она была красива: да что там красива, десять тысяч Лолит Торрес померкли бы перед ней!
— Вот такие пирожки, — без всякого выражения проговорила Маргарита. — Боюсь теперь идти домой.
— Он что, и в самом деле проездом?
— В гостинице живет.
— Номер знаешь?
— Н-нет… Он не велел звонить. Сказал, там в гостинице сердятся, от претенденток отбоя нет.
— А как же вы связь держали?
— Он сам звонил. Сегодня тоже должен, с десяти до одиннадцати.