Не стану озадачивать вас пространным, в духе прошлых веков, описанием всех семи комнат этого большого и в то же время тесного (из-за обилия дверных проемов, арок, углов, тупичков и боковых коридорчиков) запутанного жилища. Отмечу лишь, что «бабушкина Жека», сторонница чистоты и строгая противница портьер с оборками и рюшами, держала все без исключения внутренние двери совершенно голыми, выкрашенными простой белой краской, отчего квартира в целом еще больше, не только запахом, но и внешним видом, напоминала добротную провинциальную гостиницу. Еще скажу, что меблирована она была бедновато, с моей сегодняшней точки зрения, разумеется.
— Так где ты его видел? — шепотом спросила меня Маргарита.
Я все еще прислушивался к квартирным шумам, одновременно завороженно глядя на Маргариту, и вдруг сообразил, что вижу ее в зеркале. Да-да, стоя за моей спиной, прислонившись к двери, Маргарита отражалась в том самом овальном зеркале, на месте которого вчера я явственно видел два толстых крюка и темное невыгоревшее пятно на обоях. Это настолько меня поразило, что я не ответил на Маргаритин вопрос и, подойдя на цыпочках к проклятому зеркалу, с идиотским видом стал пытаться за это зеркало заглянуть.
Позвольте, товарищи. Или я окончательный псих, или это зеркало вчера было снято, а потом снова повешено. Но зачем? С какой целью? Что-нибудь искали такое, что могло быть спрятано между зеркалом и стеной? Но крюки и петли с тыльной стороны зеркала обросли толстыми сизыми аксельбантами нетронутой паутины, это было видно и невооруженным глазом.
— Какая-то мистика, — пробормотал я.
— А что такое? — беспокойно спросила меня Маргарита.
— Так, ничего, — коротко ответил я, решив поразмыслить об этом открытии как-нибудь потом, на досуге. — Ты спрашиваешь, где я его видел?
Я огляделся, бережно отстранил Маргариту (именно бережно: здесь, в этом доме, где побывал чужой человек, она выглядела потерянной и жалкой, ее надо было беречь) и встал на то место, где стоял Кривоносый. Встал и машинально потрогал рукою щеку — и на секунду (да что там на секунду, короче вспышки молнии!) сам стал Кривоносым: голова моя, как едким белым дымом, наполнилась злобой и страхом, глаза скосились к переносице.
— Вот так он стоял, — сказал я. — А кстати, у твоего Коновалова есть на щеке бородавка?
Я сам уже твердо знал: бородавка была.
— Н-не знаю… — неуверенно проговорила Маргарита. — Вообще-то лицо у него кислое, как будто он аскорбинку жует.
Она замолчала, и мы посмотрели друг на друга с недоумением: вроде бы я спросил по-китайски, а получил ответ на арабском языке. Сейчас-то я знаю, в чем дело: актеры запоминают не лица, а выражения лиц.
— Ну ладно, — сказал я, — пошли обследовать.
19
Позднее многие взрослые (а еще позднее — ставший взрослым Максим) пеняли мне, что мы действовали совершенно безграмотно и занимались, в сущности, самоуправством, а кроме того, еще и серьезно рисковали. «Да, без понятых, без участкового, — прочитав эти страницы, сказал мне Максим, — ты много на себя взял, старикашка». «А ты-то сам хорош! — парировал я. — Вместо того чтобы совать мне увеличительное стекло, остановил бы меня, раз такой умный». Но если разобраться, я сделал все, что мог: увидел чужого, удивился, позвонил хозяевам, а в квартиру меня привела уже Маргарита, которой вовсе не нужна была огласка, ведь получилось так, что она сама навела на свой дом Коновалова.
И мы с нею, осторожно ступая, как по болоту, направились в глубь материка, в левую парадную сторону: я впереди, Маргарита чуть сзади. Как ни парадоксально, таинственное возвращение на место «венецианского» зеркала меня успокоило: не то чтоб на этом основании я пришел к выводу, что Кривоносый мне тоже померещился, но встретиться со злодеем в квартире я больше уже не боялся, и если ступал осторожно, на цыпочках, то больше для Маргариты — и повинуясь, конечно же, правилам игры.
Я, правда, ожидал увидеть повсюду разгром и раззор, но все комнаты, расположенные вдоль фасада (гостиная, смежная с нею комната для приезжих, кабинет Александры Матвеевны, Женькина комната и родительские, как говорил мой приятель, «покои»), были чисты и тщательно прибраны. Порядок осмотра, который я про себя называл предварительным, был таков: я входил первым, осматривался, пропускал Маргариту, она проходила в центр комнаты и, ни до чего не дотрагиваясь и ни к чему близко не подходя, проверяла взглядом, все ли на местах. Ни одна из комнат, кроме гостевой, не запиралась на ключ: территориальную неприкосновенность обитатели квартиры соблюдали по молчаливому соглашению.