Маргарита, успокаиваясь, снова сдавленно, с перерывами, вздохнула.
— Как тебе сказать… Воспоминания. Может, кому-нибудь и интересно. Рассказывает она хорошо, а пишет очень уж сухо.
Она спустила ноги с тахты, машинально оправила пышную юбку, положила руки на колени, понурилась.
— Но в этих ящичках другие бумаги лежали. Там письма разных писателей, Горького, Бунина, кого-то еще… Да, Алексея Толстого. И всегда были заперты, я дергала. А теперь открыты, и ничего нет… Как я скажу? Она же знаешь какая… В кино сниматься — думать не смей: «Смазливое личико — это еще не талант». Сказала — и все. И вот — пожалуйста… Больше всего боялась… И клипсы пропали…
— Ладно, хватит о клипсах, — остановил я ее. — Пошли звонить.
— Куда? — Маргарита послушно поднялась. — Уже в милицию?
— Да нет, пока в гостиницу, твоему режиссеру. А если его нет, то и в Ленинград позвоним, на «Ленфильм». Кстати, деньги у тебя есть?
— Есть, — Маргарита подняла с полу сумочку.
— Пока не надо. Но мало ли что.
В глубине души я был уверен, что и гостиница, и «Ленфильм», как сейчас говорят, сплошная туфта. Но все равно эти линии надо проверить.
20
В прихожей мы поудобнее расположились у телефонного столика: Маргарита села в кожаное кресло и принялась листать телефонную книгу, а я присел на край столика, сдвинув в сторону аппарат, и сверху наблюдал, как Маргарита озабоченно, но без особой охоты ищет номер гостиницы. Ну разумеется, снисходительно думал я, ведь мы — такие гордые, такие независимые, такие красивые, станем мы звонить в гостиницу какому-то режиссеришке! И номер его телефона нам вовсе не нужен: захочет — сам позвонит. Себе я казался в тот час мрачным и саркастическим демоном: о боже, какие ж они все дурачки! Кто «все»? Да все, и Коновалов злополучный в первую очередь. Уж если человек решил ухлопать себя целиком на ограбление квартир, то как же он мог оставить столько следов? Одно название гостиницы делает его положение безнадежным.
Что же касается бумаг, то в ломбардах их, наверно, не принимают: нужен клиент, хотя бы слышавший о существовании Бунина. Кстати, я сам этого Бунина тогда еще не читал, но имя слышал, а вот по плебейскому лицу Кривоносого мог бы судить, что не знает он на дух ни про какого там Бунина. Мне так и виделось, как он с презрительной гримасой переспрашивает: «Чего?» Какое-то тут есть противоречие… Но додумать эту сложную мысль до конца мне мешала Маргарита.
На ней была белая нейлоновая блузка, настолько прозрачная, что сквозь нее видны были не только все подробности конструкции крепенького лифчика, но даже две родинки на спине, и, сколько я ни старался держаться мужественно и отстраненно, эти родинки очень меня волновали. Хотя что такого? На ней их, должно быть, полно.
— Боюсь… — прошептала Маргарита, набрав номер и прикрыв микрофон трубки ладошкой.
— Еще чего! — сурово сказал я, несколько задетый тем, что Маргарита совершенно не чувствует моего взгляда. — Это он тебя должен бояться.
В трубке явственно запищало — занято. Маргарита с облегчением положила ее на место и вопросительно взглянула на меня: что дальше?
И в это время грянул телефонный звонок — требовательный, резкий и злой, как тявканье избалованной комнатной собачки.
— Значит, так, — быстро сказал я. — Если он, говори, что только-только вошла, назначай встречу в любое время, в любом месте, там разберемся.
Телефон продолжал трезвонить, захлебываясь от нетерпения.
— Да, но если это он, — проговорила Маргарита, глядя на меня расширившимися и как бы остановившимися глазами, — если это он — значит, это не он…
— «Он — не он»! — передразнил я. — Делай, что тебе сказано!
Маргарита подняла трубку, дрожащим голосом произнесла: «Вас слушают» — и резко выпрямила спину, как будто сквозь нее пропустили ток.
— Андрей?
«Вот как, — вяло подумал я, — все-таки Коновалов — а для нее это просто Андрей. Позвонил-таки, не испугался. Самоуверенный дурак».
— А я только что вошла! — высоким, неестественно бодрым голосом говорила Маргарита. И после паузы: — Да разве на тебя можно надеяться?
Даже «на тебя»! Прекрасно. Впрочем, «на тебя» прозвучало подчеркнуто: в такой плачевной ситуации эта актерка хотела мне показать, что она состоит в близкой дружбе с режиссером.
— Ах, мы такие обязательные, такие надежные… — лукаво и кокетливо говорила Маргарита.
Если бы не ее заплаканные глаза, трудно было бы даже поверить, что пять минут назад она безутешно рыдала. Но Коновалов Маргаритиных глаз не видел, а с голосом у нее было почти все в порядке, напрасно я беспокоился.