Она назвала адрес, достала маникюрный набор с зеркалом и принялась вытирать личико платком и вообще охорашиваться. Шофер повнимательнее взглянул на нее, одобрительно хмыкнул и, выведя машину на курс, заерзал на сиденье: готовился к оживленному разговору. А мы там, сзади, для него мелкота, с нами можно было и не считаться.
О чем они там болтали впереди — я не слушал, обычные транспортные благоглупости типа: «А не встречались ли мы с вами в Ивантеевке? Что-то мне до ужаса знакомы ваши черты». Максимка сидел тихо, несколько напряженно, и с неприязненным любопытством разглядывал проносившиеся мимо незнакомые перекрестки в рыжей пелене дождя. Тоня легко дотронулась рукою до моего плеча. Я с замиранием сердца ждал вопроса: «А мама разрешила? Ты с ней говорил?» — но вместо этого Тоня только прошептала: «Промок». Я посмотрел на нее — и совершенно отчетливо понял, что ни о чем-то она не спросит: по ее лицу было видно, что она мне верит безоглядно и самоотверженно. И даже если сегодня Капа скажет ей, что я и не подумал зайти, Тоня не спросит меня ни о чем: пусть не зашел, значит, не мог, значит, так было надо. И мне, ожесточенному и насупленному подростку, стало тепло и уютно рядом с нею, и я захотел, чтобы она это поняла. Я взял ее холодную руку в свою, погладил мягкую, как у ребенка, припухлую ладошку. Ладошка была рябенькая — должно быть, от холода. Тоня, глядя в сторону, шевелила пальцами. Так мы ехали, и каждому было по-своему хорошо.
22
Мы подкатили к подъезду огромной гостиницы, я засуетился, полез в карман за своей жалкой пятеркой, хотя на счетчике было шестнадцать рублей, но Маргарита проворно расплатилась (к чести ее надо сказать, что она сделала это незаметно и не чванясь) и, уклонившись от ответа на вопрос шофера о телефончике, выскользнула из машины под дождь. Мы неуклюже выбрались за нею следом, зонтик никак не хотел раскрываться: дверца ему мешала. И тут-то, у подножия тяжелого темно-серого здания, под каменным козырьком над входом, я вспомнил, зачем мы приехали, и снова занервничал.
Я сложил зонтик, отдал его Тоне, а она сняла и вернула мне куртку. Накинув теплую куртку на плечи, я почувствовал себя хоть немного увереннее, а то в одной рубашке, да еще мокрой, я был как голый и начал дрожать наполовину от холода, наполовину от волнения.
Ну, что я буду сейчас говорить, если увижу Кривоносого? Никакой линии поведения у меня не было: в самом деле, не кричать же на всю гостиницу: «Держи бандита!» Конечно, лучше будет, если он меня не заметит. А вдруг он вооружен? Я посмотрел на Максимку, который, как завороженный, таращил глаза на вращающиеся двери и в то же время ощупывал лежащий в кармане пистолет, и идея ехать сюда всем выводком показалась мне не такой уж здравой.
— Где вы договорились? — тихо спросил я Маргариту.
— В вестибюле, конечно, — холодно ответила она. В мире такси и гостиниц она чувствовала себя увереннее, чем в своей собственной квартире. — Я пойду вперед, а ты входи минут через десять. Потом пройдешь к газетному киоску, он справа в дальнем углу, там мы и будем сидеть на скамеечке. Посмотришь на него издалека и, если это он, сделаешь вот так… — Она подняла руку, сделав из большого и указательного пальцев колечко. — Запомнил?
— Да уж конечно, — сказал я как можно небрежнее, удивляясь, однако, как это она все придумала, не переставая болтать с шофером такси. — А дальше?
— А дальше — уже не твоя забота, — ответила Маргарита.
— Договорились, — сказал я, про себя понимая так, что именно тогда-то и начнутся мои заботы.
— Кстати, — заметила Маргарита, мельком оглядев мою фигуру в нелепой парусиновой куртке, — тебя могут и не пустить.
— А тебя?
— Меня пустят! — ответила она, гордо вскинув голову. — А после ждите меня на этом самом месте, я отвезу вас домой. И сяду рядом с тобой и буду щипать тебя всю дорогу, потому что… потому что это не он!
— Посмотрим, — сдержанно ответил я.
— Посмотрим!
Маргарита небрежно поправила рукою челку, передвинула поудобнее ремешок сумки и с независимым видом зашагала к подъезду.
Мы с Тоней не без труда уговорили Максимку оторваться от созерцания волшебных гостиничных дверей: братишке моему страстно хотелось в этих дверях закружиться и в то же время боязно было даже об этом подумать. Я заманил его в соседние «Культтовары», пообещав ему пластмассовый свисток, к которому мы давно уже присматривались, нас останавливала только цена — два рубля пятьдесят копеек. У меня, как я уже говорил, имелось пять рублей, билет в метро тогда стоил полтинник, на троих — полтора рубля, и если я найду в кармане завалявшийся гривенник, то хватит еще на эскимо. Я решил так: домой на такси мы не поедем, нам такая роскошь не по карману, а кроме того, мне очень не понравилось хозяйское Маргаритино: «Я вас отвезу». Это в том случае, если Коновалов не окажется Кривоносым. В противном случае, как говорит Женька Ивашкевич, полупенса я не дам за наше возвращение: кто знает, может быть, предстоит проехаться в милицейской «раковой шейке». То-то радость будет юному писателю! Впечатлений хватит на целый год.