— Вы нас извините, пожалуйста, мы сейчас уйдем.
— Что значит «уйдем»? — Женщина нестерпимо мерцала. — Кто это тебе позволит уйти? Фарцовкой подрабатываешь — знаешь, на что идешь. Катя!
Слово «фарцовка», теперь уже полузабытое, было мне хорошо известно, я даже знал одного фарцовщика в лицо. Это был паренек из девятого класса, про него говорили, что он все время вертится у гостиниц, скупая и выменивая у интуристов разное барахло.
— Зачем вы так говорите? — взволнованно сказала Тоня. — С нами ребенок маленький…
— Ребенок должен находиться там, где ему положено, — отрезала васильковая женщина. — Сейчас мы с вами со всеми разберемся. Катя! Ну сколько можно ждать?
Нет, эта женщина не шутила. Уж лучше бы она кричала на нас и топала ногами, хватала за руки, тащила куда-нибудь: по собственному опыту я знал, что в таких случаях легче отвертеться. Перекипел человек, утомился от поднятого им же самим шума — и махнул рукой: «Ай, катитесь! Только чтоб духу вашего…» Но эта женщина не хватала нас за руки. Она стояла, скрестив руки на плоской груди, немолодая, тщательно причесанная, внутренне освещенная, в аккуратной жакетке с белыми кантиками, в длинной прямой юбке, защищенная своей униформой, как стальною броней. Своих детей у нее не было, я так думаю, а если и были, то не позавидуешь этим детям: «Осторожно, мама пришла!»
Я уже и не чаял от нее отделаться, она окружила нас как бы силовым полем. Но в это время у меня за спиной раздался незнакомый мужской голос:
— Не надо нервничать, товарищ. Эти ребята ко мне.
Я обернулся — рядом со мной стоял Андрей Коновалов. На нем был короткий темно-зеленый плащ с каким-то странным красноватым отливом (явно межпланетного происхождения). Коновалов держал руки в карманах и сухонько улыбался.
— Но гражданин! — Васильковая женщина, возвысив голос, распространила вибрирующее поле и на Коновалова. — Во-первых, они утверждают, что пришли на встречу с иностранцем, а во-вторых, они шумят и безобразничают.
— Иностранец — это я, — Андрей Коновалов непринужденно и коротко посмеялся, — а мои гости — это ваши гости. Поднимайтесь, ребятишки, пошли. Здесь дует.
— Приводить гостей в номера не разрешается, — несколько сбавив тон, сказала женщина. — Вам это должно быть известно.
Лицо Коновалова стало утомленным и скучным.
— Мне все известно, — ответил он и повернулся ко мне. — Ты самый главный? Пойдем.
Мы поднялись, Тоня взяла Макса за руку, я подхватил дождевик и зонтик.
— Он? — шепотом спросила меня Тоня.
— Нет, не он, — ответил я.
Она облегченно вздохнула.
Плетясь через вестибюль, Макс все время оглядывался на ужасную женщину. Я тоже обернулся: их было уже две, они возмущенно разглядывали лужу воды на светлом ковре — там, где мы только что страдали.
23
Номер у Коновалова был огромный: как я теперь понимаю, «люкс». По площади ничуть не меньше нашей двухкомнатной квартиры, но меблирован значительно лучше: слегка протертый ковер на полу, овальные «модерные» кресла, обтянутые красным кожимитом… Теперь такие, с позволения сказать, кресла стоят в каждой захудалой парикмахерской, но тогда они были еще в новинку. Шаткий журнальный столик, тонконогий письменный стол, все новенькое, сияющее полировкой, нейлоновые гардины, тяжелые коричневые шторы. За дверью — сумрачная спальня, тоже вся в коврах и зеленых покрывалах с оборками. Роскошь, недоступная уму. Я слышал, что за один день проживания в обычных номерах платят чуть ли не по пятьдесят рублей, во сколько же обходится Коновалову это безумие «люкса»?
Кресел, правда, было всего два, одно заняла поднявшаяся раньше нас Маргарита — она успела уже скинуть свой балахон и достать бензиновую китайскую зажигалку и изрядно отощавшую «Новость». В другое усадили Максимку. Ноги его в резиновых сапогах не доставали до пола. Тоня уже успела шепнуть ему, что Коновалов — «не он», но Максимка держался скованно и смирно. Коновалов протянул Максу красное яблоко. В этом году мы яблок еще не ели. Максим вопросительно взглянул на меня, я кивнул: «Можно», он принял яблоко обеими руками, но есть не стал, так и держал его, переводя взгляд с меня на Коновалова и обратно. Для Тони и меня Коновалов принес скамеечку с мягким и тоже красным кожимитовым сиденьем, себе пододвинул от стола рабочее кресло. Коновалов был высок, длиннорук и сухощав, костюм на нем был тот самый, о котором упоминала Маргарита, светло-серый в темную тонкую полоску, отлично сшитый и немного чопорный — теперь работники кино одеваются куда небрежнее. Ярко-белая сорочка, галстук с крохотным по тогдашней моде узлом, красновато-коричневый, в тон носкам, в галстуке булавка с темным крупным камнем (думаю, что топазом) и такой же камень в золотом перстне на безымянном пальце левой руки. Словом, образец мужской элегантности, человек с картинки: «Храните деньги в сберегательной кассе», только лицо, немолодое, худое и утомленное, было как бы истрачено непрекращающейся внутренней болью.