К этой самой Марье Викентиевне (против произношения «Марья», а не «Мария» она не протестовала), в этот самый безумный «телецентр» я и направил свои стопы.
Марья Викентиевна встретила меня страстным монологом на тревожившую ее тему: «Куда же вы меня гоните? Меня, старую женщину, вы гоните на улицу, несмотря на то, что…» — и так далее. При этом она, тряся головой, аккуратно отсчитала мне семь рублей с десятки, а потом выложила на прилавок ровный столбик пятнадцатикопеечных монет. Я потоптался, покашлял. Марья Викентиевна подняла на меня взгляд своих голубых кукольных глаз (почему, собственно, не делают кукол-старушек? Все девчачьи куклы несут в себе противоречие между младенческим сложением и взрослой прической, и никто этого не желает замечать) и, прервав свой внутренний спор, с укоризной заметила:
— Ты мешаешь работать.
— Мне нужен телефон МГУ, — робко сказал я.
— МГУ — это огромное учреждение, — здраво возразила Марья Викентиевна, — состоящее из целого ряда…
Тут вмешался ее внутренний оппонент (как будто и в самом деле на наш разговор наложился мощный всплеск телефонных помех), и другим голосом Марья Викентиевна вскричала:
— Да, но позвольте мне все-таки!..
— А вы человек беспаспортный и бездомный, — теперь уже третьим, баритонистым голосом возразила себе она, — и ничего я вам не позволю.
При этом, что было самое жуткое и интересное, Марья Викентиевна не сводила с меня своих кукольных глаз.
— Меня интересуют профессора МГУ, — переждав «помехи», сказал я.
— Какого факультета? — деловито и буднично поинтересовалась старушка.
Этого я не знал. В другом месте мое незнание торжествовали бы, как свою маленькую победу: «Вот видите, не знаете, а ходите, ходите, а не знаете, так нечего и ходить». Но там работали нормальные люди, а Марья Викентиевна была Марья Викентиевна. Поэтому я сюда и пришел.
— Тогда через отдел кадров МГУ, — сказала она, — вот телефон.
И быстро, как лемур, перерыв цепкими пальчиками пухлую книгу, она нашла нужный номер, каллиграфическим почерком перенесла его на восьмушку бумаги и, укоризненно посмотрев на меня голубыми глазами, протянула бумажку мне.
Я вошел в кабину, озираясь, как воришка, набрал номер дачи Ивашкевичей: это было составной частью моего плана. Теперь мне меньше всего хотелось, чтобы трубку взяла Маргарита: она бы сразу сообразила, что Кузнецов идет по новому следу. Но мне повезло: у аппарата оказался Женька.
— Послушай, — сказал он без всяких обиняков, — что у вас там, в Москве, происходит?
— Да ничего особенного, — дипломатично ответил я, — а что такое?
— «Что такое, что такое»! — передразнил меня Женька. — Ты звонишь Ритке, Ритка звонит бабке, бабка делает мне втык — ни за что ни про что, Ритка приезжает из Москвы смурная, к телефону требует ее не звать, и вот пожалуйста: опять ты. Не считай меня идиотом. Ты думаешь, я не понимаю, что все это не просто так?
Все-таки временами Женька бывал утомителен, как вулкан Кракатау. Я выждал паузу и сказал:
— Все это лежит далеко за пределами твоей компетенции. Ты мне вот что скажи: твоего тренера зовут Игорь? Игорь. Как его фамилия, знаешь? Не знаешь. А где он живет?
— Та откуда мне знать, — ошеломленный моим натиском, промямлил Женька. — Я ж тебе говорил: где-то там, на Юго-Западе. А чего тебе?..
— Подожди, — перебил его я. — Точнее не знаешь?
— Не знаю!
Женька начал закипать: он не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне.
— Ладно, бог с тобой, — великодушно сказал я. — Ты про бабушкины бумаги ему говорил?
Минуту Женька молча соображал.
— А, вон ты куда! — проговорил он расслабленным и просветленным голосом. — Значит, все-таки нас грабанули?
— Меня смешит твой интеллект, — возразил я. — Так говорил про бумаги?
Этим самым повторным вопросом я себя выдал — и утратил инициативу. Теперь Женька наслаждался моим нетерпением.