Сандра, обладавшая, помимо потрясающего бюста и умопомрачительной задницы, еще и умом, быстро сообразила, что вооруженный охранник очень неплохо поддержит статус ее «Парадиза» в глазах потенциальных клиентов. А конкуренты будут грызть локти и жалеть, что два года назад вооруженный приезжий из Москвы поселился не к ним, а в отель к Сандре Новак.
Не просто вооруженный, а вооруженный на совершенно законных основаниях и наделенный правом применять свое оружие в случае необходимости. Для самозащиты, естественно, но если кто-то в его присутствии станет размахивать ножом или даже пистолетом, то вопрос о том, угрожали эти действия непосредственно Стасу или нет, скорее всего безами рассматриваться не будет.
Значит, быстро сообразила Сандра, если он станет присутствовать на вечеринках (выпивка за счет заведения), то в случае какой-либо неприятности вполне сможет защитить свою жизнь (плюс, естественно, клиентов и имущество Сандры) стрельбой из «дыродела» по агрессору.
И ничего ему за это не грозит.
А вот пьяному муслиму из «Веселого дома» за стрельбу как раз досталось по полной программе.
Патрон в пистолете перекосило на шестом выстреле, стрелка опрокинули, обезоружили и стреножили. Вызвали безов. На драку и по случаю ограбления или кражи официальные лица приезжают, обычно не слишком торопясь, но по поводу стрельбы прибыли через три с половиной минуты.
Стрелка вывели из здания на улицу, осветили прожекторами с патрульных мобилей и прислонили к стене. Прибывший вместе с мобильной группой оператор СБ зафиксировал и внешний вид нарушителя порядка, и пьяный бред, который он нес, отвечая на вопросы. Затем оператор отошел к мобилю, что-то там в своей камере отрегулировал и сообщил старшему группы, что готов и что можно начинать.
Старший группы достал из кобуры «дыродел» и прострелил так и не протрезвевшему муслиму голову. Покойника сняли крупным планом с нескольких ракурсов, бросили в багажник мобиля и уехали, предварительно зачитав содержателю «Веселого дома» официальную текстовочку о том, что тот может в трехдневный срок получить в опорном пункте СБ все имущество преступника в качестве возмещения понесенного ущерба.
К самому представлению Стас тогда не успел, но смог вполне насладиться зрелищем в выпуске новостей. Ролик, в назидание и для профилактики, крутили раз десять только через Сеть, а сколько раз он был продемонстрирован на уличных экранах, Стас даже считать не пытался.
У него возникло чувство, что стоит глянуть в сторону, как тут же перед глазами: «Бац!», крупнокалиберная пуля врезается в лицо как раз между косящими от выпитого глазами, и вылетает через затылок вместе с брызгами крови, мозга и осколками черепа. И снова. И снова. И в замедленном темпе. И с комментариями. И просто так.
Стас застонал и сел на постели, держась за голову.
К горлу подступила тошнота, то ли с похмелья, то ли от неаппетитных воспоминаний. Или от того и другого вместе. Или просто от мысли, что вот прямо сейчас придется выходить под совершенно обезумевшее солнце и делать вид, что все нормально, что жизнь – продолжается, и муслима пристрелили совершенно по делу…
Хотя да – муслима пристрелили совершенно по делу.
В городе теперь вообще очень простые и доступные для понимания законы. Есть два преступления, за которые карают прямо на месте их совершения. Убийство, кстати, в этот короткий список не входит. Чтобы заслужить смертную казнь без суда, нужно оказаться обладателем незарегистрированного огнестрельного оружия или умышленно нанести вред собственности города.
Простенько и со вкусом.
С оружием понятно, огнестрельное оружие частным лицам запрещено, не хватало еще, чтобы после Катастрофы в городе началось нечто, подобное Дню Оружия в Москве. Безы всех честно предупредили, провели переговоры с канторщиками, в Конго и на Барабане, даже на выгоревший Табор информацию перебросили, и никто, кажется, не возражал. То есть там, в недрах Барабана, наверняка имелось огнестрельного оружия до фига и больше, а парни из Конго вполне могли в случае необходимости вооружить все население района, но, скажем, в Гуляй-городе, в месте, куда обычные люди ходят отдохнуть и повеселиться, возле муниципальных зданий, возле пищевых фабрик и в районе Учкома оружие было бесплатным билетом в мир иной.
Даже на Барабане безы, увидев аборигена с пушкой, могли его пристрелить, не вылезая из мобиля, и при этом остаться в живых. Неофициальное соглашение всех влиятельных лиц Харькова с СБ СЭТ это подразумевало, но у патрульных хватало ума и осторожности не проверять этого на практике.
И за порчу коммунального имущества смерть воспринималась как вполне адекватное наказание. Расколотый информационный экран на улице, или разбитые камеры наблюдения СБ, или специально сломанные коммуникации – водопровод и канализация – вполне могли оказаться последними экраном, камерой и водопроводными трубами в городе и на все времена.
Все это добро в Харькове не производилось, до Катастрофы ввозилось, а после нее… после нее ввозить стало неоткуда. Не было ничего за пределами Харькова, и все тут.
Пустота от горизонта до горизонта. Был целый мир, да исчез.
Нет, с крыши какой-нибудь высотки было видно, что там, где оканчиваются руины окраин, тянется степь на восток и лес к северу, но и лес, и степь были как звезды на небе. Увидеть их можно, а вот дотронуться… Или добраться до них – невозможно. Не стоит даже и пытаться.
Сразу после Катастрофы кто-то бежал из Харькова, пешком или на мобиле… И не вернулся никто. И никто посторонний даже не попытался въехать в город снаружи. Уж что там с ними случилось, каждый представлял по-своему, одно было понятно – заряжать аккумуляторы мобилей за городом негде, «суперсобаки» бегать перестали, а пешком далеко не уйдешь. Да и смысл уходить, если вне города все еще хуже, чем внутри?
Тут хоть была крыша над головой, продолжали работать фабрики питания, и атомная электростанция, несмотря на землетрясения, уцелела. С неделю не работала, почти все жители города решили, что это и вправду все – конец, но потом станцию включили, водопровод заработал, пусть не на полную мощность и не круглосуточно, но все-таки…
Кстати, о водопроводе…
Стас посмотрел на часы и вскочил с кровати. Это была еще одна причина не слишком разлеживаться. Воду подавали с шести утра до восьми, потом давление в трубах падало до минимума, так что работали краны только на первых этажах – да и то не везде, и с двенадцати до шести воду не подавали вообще. Затем с шести до восьми вечера снова включали…
Если кто-то хотел принять душ, то делать это следовало не мешкая. Ты либо дольше спишь, либо меньше воняешь. За два года после Катастрофы духи и дезодоранты исчезли из обращения. Почти исчезли. Женщины кое-как растягивали старые запасы парфюмерии, кто-то пытался наладить производство мыла, но тут все упиралось в сырье.
Жиры шли на питание, сама мысль о том, что их можно потратить на что-нибудь другое, вызывала недоумение, переходящее в неодобрение.
Стас вошел в ванную.
Крышка на унитазе была сломана, штора, отделявшая душ от туалета, порвана в трех местах, Стас как-то очень неудачно пытался освежиться после дня рождения Сандры.
«А раньше это был лучший номер в отеле», – подумал Стас, отодвигая штору. В принципе он и сейчас лучший. Или это остальные еще хуже? Стас стал на поддон, повернул вентиль душа.
В трубе что-то зашелестело.
– Так, – сказал Стас, глядя в зеркало. – С водичкой нас, кажется, того…
Он постучал по трубе, но вода течь отказывалась.
Стас посмотрел на пластиковые ведра с водой, стоявшие вдоль стены. Можно, конечно, использовать их, но тогда могло не хватить воды для унитаза.
– Твою мать… – Стас взял с края умывальника кружку, зачерпнул в ведре воды, прополоскал рот, сплюнул. Потом сполоснул руки и лицо. Похоже, проклятая жара доконала систему водоснабжения.
О такой печальной перспективе болтали еще с июня, но теперь это, кажется, уже не болтовня.