Но Алекс думал, что кто бы там ни был, двигался он точь-в-точь как Наоми. И еще оба они называли эту фигуру «она». Они, может, и не знали, но оба были практически уверены. Корпус «Бритвы» вдруг начал вызывать клаустрофобию. Словно возможность видеть ее вот так, прямо перед собой, требовала для передвижений помещения побольше. Ровно такого, чтобы доставало до нее. Алекс сориентировал системы яхты на сияющий как алмаз скафандр и приступил к расчетам.
— Куда она движется? — спросила Бобби.
— Похоже, будто она установила дрифт обратно на пересечение с траекторией корабля, сказал Алекс. — И если он не врежется в нее, то она окажется сзади и ее достанет шлейф привода.
— Или мы увидим, как она задыхается? — сказала Бобби.
— Я могу направить корабль туда, — сказал Алекс.
— И резко её затормозить?
— Ну… да.
— Надеть свои шлемы, — взревела Бобби так громко чтобы было слышно сзади. — Я собираюсь туда.
— У этих костюмов хватит мощности двигателей, чтобы выполнить маневр «разгон-торможение» длиной в полста километров, причем за четыре минуты? — спросил Алекс, хотя, говоря это, сам уже застегивал свой костюм.
— Нет, — ответила Бобби, потянувшись за шлемом одной рукой и запасным баллоном воздуха другой. — Но у него действительно хорошие ботинки и перчатки.
Алекс проверил герметичность в своем костюме и приготовился впустить в «Бритву» вакуум.
— Тогда не очень понимаю, как это поможет.
На каюте премьер-министра показался индикатор герметичности. Фигура на мониторе — Наоми — подавала сигналы: «Опасность. Не приближаться. Взрывоопасно». Бобби вскрикнула и сделала глубокий прерывистый вдох. Ее голос теперь звучал из передатчика скафандра.
— Черт возьми, давненько мне не приходилось бывать на соке. По-настоящему неприятное дерьмо.
— Бобби, у нас кончается время. Как магнитные ботинки помогут добраться до Наоми?
Бобби ухмыльнулась за визором шлема.
— Насколько хорошо ты управляешь этими ракетами? — спросила она.
Глава 47: Наоми
Её последний выход из шлюза был, пожалуй самой успокаивающей вещью, что могла представить Наоми. Как только она очистила внешнюю дверь, солнце и звёзды остановились в своём тошнотворном вращении. Она взяла курс по касательной к вращению круга жизни и теперь её путь был линией. Хотя не совсем по касательной. Скорее обречённый пересечься с курсом корабля снова, только возможно уже не в её жизни.
На мгновение она дала себе насладиться этим свободным полетом. Солнце било ей в спину, солнечное излучение проносилось мимо нее, и ее тень ложилась на целые звезды, целые галактики. Она подумала, а где же тут Алекс, какая из всех этих звезд. Она вспомнила, что начинала было отсчет. Одна тысяча и… сколько она уже здесь, снаружи? Семь? Восемь? Ладно, пойдем по плохому сценарию. Одна тысяча тридцать. Почему нет? Она подняла руки над головой. «Опасность». Потом: «Не приближаться». А затем: «Взрывоопасно». Чувство было такое, будто она пытается предостеречь звезды. Млечный Путь. «Не суйтесь. Оставайтесь на месте. Здесь люди, а им доверять нельзя».
Она растягивала каждое движение, смирившись со своей судьбой. Она должна была испугаться, но страха не было. Она собиралась на смерть, и это было ужасно. Ей бы хотелось жить дольше, чтобы снова увидеть Джима. И Алекса. И Амоса. Ей хотелось бы рассказать Джиму всё то, о чем она так осторожно долго не говорила. Одна тысяча шестьдесят. Время менять свои знаки. Осталось четыре минуты. Четыре минуты время её жизни.
Где-то там Филип был со своим отцом, как и все эти годы. С тех пор, как он был ребенком. И Цин, бедняга Цин, который, как вскоре будет и она, уже был мертв, потому что увидев ее в шлюзе, решил, что сумеет спасти ее, если остановит. Решил, что жизнь, которая была у нее с Марко, того стоила. Она подумала, а что было бы, если бы она осталась. Если бы «Чецемока» ушла без нее. Джим подорвался бы на бомбе? Надо полагать, что да. Он не был человеком, который сдерживал свое любопытство. Звезды задрожали, расплылись. Она плакала. «Опасность. Не приближаться. Взрывоопасно».
Если бы батареи в костюме были заряжены, он бы вопил ей, предупреждая об опасности. Она была почти рада, что они заряжены не были. Пока у нее еще даже не началось головокружение. Она видела, как люди уходят. Когда перестают работать адсорберы углекислоты — это способ уйти тихо. Без удушья, без паники. Лишь накатывающая дезориентация, а там потихоньку и конец. И вот теперь, после стольких лет, она выбрасывается из очередного шлюза. Она все еще помнила тот, первый, на Церере. Он был смонтирован в полу, само собой, но она до сих пор могла вызвать в воображении это ощущение давления на кончиках пальцев, которыми она запускала цикл открывания, не сомневаясь, что это означает ее смерть. И даже тогда она не хотела умирать. Она хотела только, чтобы все кончилось. Освободиться от всего этого. Чтобы исчезли боль и вина. И чувство, что ты в ловушке. Она, вероятно, смогла бы выдержать все остальное, но вот это ощущение, что тебя поймали — нет.