Нята задумалась.
– Я никогда не видела норлоков.
– Где ж ты их увидишь, в такой-то глуши. – Коза сунулась было к корзине, Симон погрозил ей кулаком. – Норлоки селятся на Побережье. Да и они не все дружили с драконами, а только Сульг. Фиренц был его другом. А может, и сейчас есть, кто их разберет…
– Кто это – Сульг?
– Военачальник норлоков. – Симон поднялся и отряхнул сухие травинки, налипшие на одежду. – Пойдем, Нята, мать нас потеряет.
– Ты его видел?
– Кого? Сульга? – Он взял корзину и двинулся по берегу. – Конечно. Видел несколько раз, в Доршате. – Симон оглянулся: коза медленно брела следом, явно улучая момент, чтобы поддать рогами. – Слушай, Нята, как ты управляешься с такой вредной животиной?
Ближе к вечеру заявился Смили, шумный, довольный чем-то, с мешком в руке. Кориль удивилась, что муж пришел раньше обычного, и поспешно вышла на крыльцо, держа на руках малыша. Симон во дворе колол дрова, легко орудуя тяжелым топором, Нята подбирала поленья и складывала под навесом.
– Я думала, ты до вечера будешь забор чинить. – Кориль сошла со ступенек и отпустила Нимура. – Что это ты принес? Откуда?
Смили довольно засмеялся и вытряхнул из мешка прямо на землю кучу мокрого тряпья.
– На берегу собрал. Пару дней назад выше по течению паром сорвался. – Смили поднял мокрую тяжелую ткань, выкрутил, отжимая мутную воду, расправил. Это оказался плащ, разодранный почти напополам. – Как раз гроза была, волны по реке ходили с наш дом, не меньше. Не знаю уж, как пассажиры паромщика уломали пересекать реку в такую погоду? Заплатили, верно, немало… А может, надеялись, что проскочат… Буря-то их как раз на середине реки и застала. Ну и вот… – Он бросил плащ на крыльцо, пошарил в груде вещей и вытащил сапог. – Паром-то сорвало, да о берег и разбило. Там, за деревней, два трупа на отмель вынесло. Народу-то много потонуло небось… Сколько их там на пароме-то было – никто не знает. И барахло на берег выкинуло. Да уж, нахлебались водички, дурачье… И куда торопились?
Смили покопался в тряпье и вытащил еще один плащ, темно-серый, с черной узорчатой каймой по низу.
– Ишь, какая шерсть хорошая. – Кориль пощупала мокрую ткань. – Дорогая, верно.
Симон воткнул топор в чурбак и подошел ближе.
– Воинский плащ норлоков Серого Замка. – Он посмотрел на черную кайму. – Это их узор.
– Ну и что? – Смили бросил плащ на перила крыльца, – Хозяин-то, поди, на дне реки. А нам все пригодится. – Он искоса быстро взглянул на Симона. – Мы люди небогатые.
Кориль наклонилась над кучей, перебирая мокрые вещи. Смили вытер ладони о штаны:
– Ладно, мне еще работу закончить надо. Приду сегодня поздно. Развесь-ка все, пусть просохнет хорошенько, – велел он жене. – Нята! Собери на кухне перекусить да молока принеси из погреба.
Смили вразвалку поднялся по ступенькам и скрылся в доме.
Симон проводил его взглядом, остановил Няту и взял у нее из рук глиняный холодный кувшин.
– Помоги-ка лучше матери, – проговорил он. – А молоко отцу я сам отнесу. Я как раз с ним потолковать хотел…
И он направился к крыльцу.
Кориль высунулась в окно. Возле развешанного мокрого белья стояла коза и задумчиво обнюхивала рукав рубахи.
– Нята! – с досадой крикнула Кориль. – Отгони козу! Ты что, не видишь, эта скотина опять жует белье! Привяжи ее!
Женщина проследила, как Нята привязала козу, и вздохнула.
– Неумеха, – пробормотала она.
– Ну перестань. – Симон сел к столу и налил чаю, заваренного с листьями мяты. – Не такая уж она и неумеха.
Кориль положила перед ним буханку свежего хлеба, испеченного с сушеной черной смородиной, придвинула тарелку с соленым маслом и ломтями мягкого деревенского сыра.
– Не знаю, Симон. Какая-то она… Кориль замялась, подбирая слова. – Мы относимся к ней, как к родной, ты же видишь. С той самой поры, как взяли ее совсем малюткой. – Она машинально передвинула тарелки. – Ну, ты помнишь, у нас со Смили долго не было своих детей… я думала – по моей вине. Я боялась, кто захочет жить с бесплодной женщиной? – Сестра говорила, не глядя на брата. – Мужчинам нужны сыновья. Потому и обрадовалась подкидышу. Ты же знаешь, есть такое поверье: если бездетная семья возьмет в дом подкидыша, то обязательно пойдут свои дети. Так все и получилось, через год после того, как подбросили Няту, родился Гретчен, а потом двойняшки Эшер и Юмас, через два года – Ронти, следом за ним – Нимур.
Кориль поглядела в окно: Нята, подоткнув серую выцветшую юбку, мыла крыльцо.
– Смили никакого различия между детьми не делает, любит ее как родную дочь, – добавила она с гордостью, не замечая, как похолодели глаза брата. – Хотя, по правде сказать, пользы от нее мало. Бестолковая, несмышленая… С малышами помогает да козу пасет.
– Ну и пусть пасет.
– Симон, ей уже пятнадцать лет! – с досадой проговорила сестра. – А ума у нее меньше, чем у десятилетней.
– Кориль, она просто немного не похожа на остальных, вот и все, – мягко сказал Симон.
– Да уж… Только кто ее возьмет замуж, такую?
Симон нахмурился.
– Что, уже есть кто-то на примете? – недовольно поинтересовался он.
Сестра затрясла головой:
– В нашей деревне ей жениха не найти. Парни на нее не больно-то смотрят.
– Вот и хорошо, – с облегчением проговорил Симон.
– Что ж тут хорошего, если девица в пятнадцать лет сидит у родителей на шее? – кисло спросила Кориль.
Симон задумался, глядя в окно. Сестра просеивала муку на лепешки, малыш ползал у ее ног, зажав в кулачке ложку.
– Я вот что думаю, – он похрустел пальцами – дурная привычка, за которую его постоянно ругала жена. – Сидит на шее, да… Может быть, мне забрать ее в Доршату? Пусть поживет у нас. Дом большой, а дети, сама знаешь, выросли, отдельно живут.
Кориль помолчала.
– Симон, она мне дома нужна. – Голос сестры звучал недовольно. – Я через два месяца рожу, кто будет глядеть за Нимуром? Няньку нанимать? А Нята будет в Доршате развлекаться? Конечно, там у вас жизнь-то богатая… ты говорил, у тебя и прислуга есть? Небось жена твоя и палец о палец не ударит?
Симон снова похрустел пальцами.
– Хорошо, – вздохнул он. – Тогда на следующий год. Я приеду летом, Нимур уже подрастет…
Кориль повела плечом. Ей было досадно, что брат так привязан к девочке. Уж лучше бы на этом месте оказался кто-нибудь из сыновей!
– Ты же сама говоришь – Нята для вас обуза, замуж ей здесь не выйти, – уговаривал Симон. – Так что же?
– Пожалуй, – неохотно проговорила Кориль. – Конечно, твои-то сыновья уж взрослые… Как они? – спросила она, помолчав. – Ты говорил, старший продолжает семейное дело? Выучился на лекаря?
– А? Ну да, – поспешно сказал Симон. – Выучился, конечно. Хорошее ремесло, не хуже других. Так как насчет Няты? Посоветуйся со Смили, само собой, – добавил он.
– Да согласится он, – недовольно проговорила сестра. – «Одним ртом меньше» – вот что он скажет.
С утра Кориль отправила Няту на речку, велела начистить хорошенько крупным песком кухонную утварь: тарелки, кастрюли, сковородки. Медная посуда в небогатой деревне считалась роскошью, и Кориль очень гордилась подарками брата. Симон захватил пару кастрюль и пошел вместе с девочкой.
– Ловко ты управляешься, дядя Симон! – заметила Нята, споласкивая блестящее круглое блюдо. Коза бродила неподалеку, с любопытством поглядывая на людей.
– Я – старый солдат! – бодро ответил тот, натирая песком медную крышку, пока она не засияла, словно солнце. – А солдат должен уметь все!
Он полюбовался на собственное отражение в начищенном медном боку кастрюли и добавил:
– Ну или почти все.
Симон потянулся за тарелкой, раздумывая, не сказать ли Няте о том, что собирается забрать ее в Доршату. Несколько раз он порывался сообщить девочке новость, но в конце концов решил: скажет после того, как сестра поговорит со Смили. Симон был уверен, что тот не станет возражать, ну а если вздумает – придется побеседовать с ним еще разок. Хотя и в первый-то раз подонок перепугался так, что чуть в штаны не наложил. Симон сжал губы, полируя большую тарелку. Ему был хорошо знаком тип людей, подобный Смили. Такие храбрятся только перед слабыми. Пара ударов кнутом быстренько развязывает им язык, а пара сломанных пальцев убедят продать с потрохами родную мать.