День здесь начинался с обеда и заканчивался под утро. Все сновали, создавали видимость, что они что-то делают, но Ярославе не доставалось и этого. Она в прямом смысле пинала воздух, не зная чем заняться.
Несколько дней Леший возил ее по бутикам и наряжал как куклу, причем не спрашивал ее мнения, нравиться ей эта вещь или та или нет.
Ее мнения вообще никто не спрашивал, как не интересовался пристрастиями в пище, одежде, даже в выборе цвета лака для ногтей слово оставалось за той, которая делала маникюр.
Девушка чувствовала себя бессловесной игрушкой, девочкой по вызову. Помочь на кухне - нельзя, сделать что-то по дому - нельзя, пойти прогуляться - тоже нельзя, потому что Алекс дома и может в любой момент позвать ее. И звал. Если не являлся сам, то приходил охранник и провожал ее до бассейна или кабинета. И только за одним.
Неутомимость Алекса уже пугала Ярославу, фантазии убивали. Он мог пригласить ее лишь для того чтобы взять на бильярдном столе, обнять в бассейне, огладить усадив на столе кабинета или всего лишь поцеловать на балконе.
Ей всерьез показалось, что собственное удовлетворение - единственное ради чего он живет. И презирала его за это, себя за то, что стала объектом удовлетворения, сосудом, что наполняется по прихоти, а потом отодвигается.
Говорят, ко всему можно привыкнуть, но видно Ярослава стала исключением из правила. Она никак не могла привыкнуть ни к бездействию, ни к манере Лешего и его привычкам, не к укладу в доме, ни к пренебрежению, как со стороны хозяина, так и со стороны его подчиненных, ни к гостям, что посещали особняк - надменными, насупленными как индюки. Они напоминали ей персонажей спектакля или карнавальные маски - по разному разряженные и разные по телосложению, внешнему виду женщины, имели одну и ту же холодную и неприступно гордую осанку, выражение лица. Мужчины, улыбчивые и хмурые, худые и полные, брюнеты и блондины, были, как один одеты с иголочки, вальяжны и хитроглазы. И все надменны. Они были похожи на кукол из отдела игрушек, пластмассовых "Кенов" и "барби".
Внутри Ярославы рос бунт, но мозг еще не находил выхода для него.
Зато она четко поняла - Алекс - маньяк, инопланетянин. Легче, конечно не стало, но стало ясно, что не стоит заморачивать себе голову над его пристрастиями, словами, взглядами на жизнь. Он больной и психика у него "вывернутая", а что с такого возьмешь?
Но ведь и маньяку должна когда-нибудь наскучить жертва? И была уверена, так и случиться, но вот уже второй месяц, как она в особняке, а ничего не менялось.
У Ярославы появилось любопытство: как же было с другими его женщинами, например с той же Жанной, о которой говорил Никита. Этот вопрос Лешинскому не задашь, не подставив охранника, поэтому девушка решила выпытать его самого. Набралась смелости и подошла к охраннику в холле.
- Мне нужен Никита. Вы не могли бы его позвать?
Мужчина с минуту рассматривал ее как все в доме - сверху вниз, и недовольно поджав губы, поднес рацию к губам:
- Макс, тут Никиту спрашивают… Да, /эта/… Ага. Жди, - бросил и замер, рассматривая вензеля герба Лешинского над зеркалом холла.
Ярослава склонила голову - /эта.///
В пренебрежительном прозвище было суть отношения к ней: отношения, как к очередной, приходящее - уходящей вещи, именно - вещи, а не человеку. Вещи, которую здесь терпят лишь потому, что того желает хозяин, но им все равно на нее, что с ней, как, кто она
- тоже не волнует. Много чести утруждать себя, узнавая ее имя, и относиться как к равной - тоже. Кто она такая?
Жутко. А главное не знаешь, что с этим делать, понимаешь, что в чем-то они правы.
Двери с улицы открылись, но вместо Никиты в холл вплыла высокая, элегантная женщина с яркой внешностью.
Она мазнула взглядом по Ярославе и уставилась на охранника.
- Алекс у себя?
- Да, - заверил мужчина.
Женщина чему-то улыбнулась неестественно пухлыми, словно вспухшими, но ровно подведенными помадой губами, стянула перчатки, скинула легкую короткую шубку… на руки Ярославе:
- Мне "Леди Грей" и не переборщите с лимоном, милочка, - бросила не глядя, поднимаясь по лестнице, как королевская особа, чуть покачивая обтянутыми длинной шелковой юбкой бедрами.
- "На заднице этой стервы, можно воду морозить", - ляпнула девушка, вспомнив фразу из фильма "Красотка".
Охранник фыркнул, подарив Ярославе понимающий и снисходительный взгляд, и опять закаменел. Женщина остановилась и медленно повернулась, выгнула бровку:
- Вы что-то сказали, милочка? - выдала улыбку гюрзы, а взгляд действительно мог заморозить и отравить ядом не хуже укуса змеи. В этот момент женщина уже не казалась девушке красавицей.
- Ничего, - заверила и демонстративно опустила руки, скидывая на пол верхнюю одежду женщины. Улыбка той не померкла, но стала вовсе как у мертвеца:
- Можешь собирать свои вещи. Ты уволена, - сообщила ледяным сладковатым в своей ядовитости голосом.
- Ура!! - расцвела Ярослава. Подпрыгнула с вытянутым вверх кулаком, шокируя женщину. И притихла - наверху появился Алекс, замер, небрежно облокотившись на перила и, уставился сначала на
Ярославу, потом на Ирму.
- На каком огороде ты нашел это пугало? - мило проворковала женщина.
- Что происходит? - пропустил ее вопрос мимо ушей мужчина.
- Отвратительные манеры прислуги. Советую убрать ее, пока не опозорила, - подплыла к нему Ирма и, положив руку на плечо, потянулась к щеке. - Здравствуй, милый.
Алекс прикрыл ресницами глаза, не спуская взгляда с Ярославы. Он специально позволил Ирме появиться в доме, желая узнать реакцию девушки.
Суздалева посмотрела на них: идеальная пара. Зачем Лешему она, если такие мадам на шею вешаются? Вот брал бы и трахал эту "воблу".
Парочка бы была - на зависть их округе.
Но какова она! Лед в вечернем платье!
Алекс понял, что просчитался - девушка презрительно посмотрела на них и отвернулась. Интереса, ревности и прочей, ожидаемой мужчиной прелести, в ее глазах не было - только дерзость, гордость и ненависть, от которой Лешинский уже начал уставать, но никак не мог с ней справиться. Антипатия Ярославы была столь же неистребима как противление ему. Это рождало раздражение, оно накапливалось, отравляло настроение и грозило вылиться в вспышку гнева. Однако подобное состояние так же было в новинку Алексу, поэтому он терпел, изучая себя как бы со стороны и пытаясь понять происходящее с ним, с
Ярославой, проанализировать их отношения и его отношение к ней.
Выходило, что он не готов выкинуть девушку, просто отодвинуть, как не пытался. Она по-прежнему заводил его и удивляла, дарила ощущение жизни и остроту восприятия, но в том и дело, ее очарование даже в
"колючках" становилось все более глубоким и пронизывающим, одуряющим
- привязывающим его, а не ее. Доводящим до безрассудства, когда отодвигается важная встреча, ради того, чтобы удостовериться в своей власти над ней, удовлетворить свое желание просто увидеть ее, ощутить тепло кожи под пальцами, насладиться видом ее: глазами, устами, упрямыми прядками волос, падающих на лоб.
Просто увидеть ее! Всего лишь!
Нонсенс. Но он происходил с ним!
Лешинский распалялся - она холодела и тем распаляла еще больше.
Чем-то это напоминало ему бег по кругу вокруг столба - Ярославы. Его бег. А бегать он не привык и решил сделать еще одну рокировку, поменяться с ней местами - пусть теперь она побегает за ним.
- Что ты так смотришь на прислугу? Пытаешься вспомнить, откуда она взялась?
- Она моя любовница, - улыбнулся Ирме Алекс. Женщина выгнула бровку, недоверчиво глянула на девушку, пытливо посмотрела на мужчину, и рассмеялась:
- Ах, Алекс, Алекс! Ты решил шокировать меня или общество?
Забавная шутка.
- Отчего? Это правда.
Женщина смолкла, взгляд стал жестким и чуть злым:
- Чем же я тебя не устраиваю?
Лешинский с улыбкой посмотрел на женщину, взял за подбородок и ласково шепнул ей в ее разукрашенное личико:
- Не люблю змей, а искусственных не переношу вовсе.