— Да если по-серьезному захочешь, то можно что надо и в другом месте заныкать. — Ревень поскользнулся и, чтобы не упасть, инстинктивно бросил ладонь на тонкое предплечье брата. Тот, наверное, столь же неожиданно для самого себя накрыл своей ладонью его замерзшую ладошку, на которой болталась тонкая рваная рукавица, найденная в доме его новой семьи и, как мальчик догадывался, наверняка усердно изжеванная живущим здесь зверьем. Олег вернул себе равновесие, но не стал сразу возвращать свою руку и продолжил: — Я тебе скажу, те же уличные пацаны, они знаешь какие хитрожопые? Они тебе в два счета любого мента на сто очков обставят!
— Ну уж и любого! Если бы они были такие умные, то и здесь бы, да и в других местах никто не сидел! — Борис снял руку. — А в этих стенах знаешь сколько народу томится? Эти ребята начинают еще со спецшколы, — туда до четырнадцати лет направляют, пока еще под суд нельзя отдавать. Потом они в спецПТУ или колонию залетают, а уже позже — сюда. Те, кто помладше, в другом изоляторе сидят, а здесь только для взрослых.
— А сколько их здесь? — Олег тоже освободил предплечье брата. — Человек сто? Двести?
Никогда не угадаешь! Больше десяти тысяч! Это в пять раз больше, чем положено! Эта тюрьма уже в книгу рекордов Гиннеса занесена! — Следов даже остановился и указал куда-то наверх заснеженной рукой. — Какие здесь могут быть права человека?! Мало того что за решетку спрятали, да еще и условиями содержания истязают! Если бы ты знал, в каких условиях матери с маленькими ребятишками находятся!
— А как же они здесь живут? — Мальчик вспоминал разные рассказы о тюремной жизни и думал, что человек-то ко всему может привыкнуть, даже, наверное, и стоя спать сможет, если по-другому вдруг запретят. Они-то с отцом чего только за время своего бомжевания не натерпелись! — Ну не умирают же все подряд? Кто-то ведь выживает?
Здание было построено ступенями, и сейчас ребята подходили к той части, которая метров на десять выступала вперед, оказываясь на самой границе пешеходного тротуара.
— Как?! Спят в очередь или по двое на койке. А койки по обеим сторонам и в три яруса! Да что я тебе все рассказываю! Сейчас пойдем, нам экскурсовод все расскажет. А если я тебе сейчас все распишу, так тебе потом и слушать его будет неинтересно. Сейчас уже придем. Кто-то и умирает, конечно, тот, кто послабее, у кого нервы сдают. Здесь и самоубийства бывают. Конечно, охрана делает все, чтобы этого не случалось, но человеку разве запретишь? Такое придумывают, что ни у одного фантаста еще не описано! — Борис снова сократил темп ходьбы и показал спутнику на массивные двустворчатые двери с глазком: — Слева — это вход в тюрьму, мы через него на экскурсию пойдем. Видишь вывеску? Это главный вход. Там такой накопитель специальный. Помногу в него не пускают. Вначале нас с двух сторон закроют, а потом уже будут документы проверять и пропуска выдавать, а то, знаешь, мало ли кто сюда просочится — могут таких дел натворить, что вся тюрьма загудит!
— А ты что, уже был здесь? — Мальчик на ходу пытался прочесть запорошенную снегом вывеску, которую они уже миновали, и для этого выворачивал назад шею. — Все так хорошо знаешь, словно в школе про эту тюрьму все выучил.
— Конечно, и не один раз. Мы сюда и наркоманов, и проституток водим. А уж безнадзор — это чаще всего. — Следов машинально смахнул обледеневшую под его носом каплю. — Пусть ребята знают, чего им в жизни надо бояться! Чтобы стать человеком, совершенно не обязательно лучшие годы в тюрьме провести! Это тебе и не я один скажу, а любой нормальный человек.
Они сделали еще несколько шагов вперед. Здесь строение вновь имело глубокий вырез, образовывавший ограниченный тремя стенами двор. Олег увидел слева от себя ограду, за которой светилась вывеска кафе и различались люди, они пили, курили и улыбались. Звучала негромкая музыка, на асфальте стояли пустые бутылки и жестяные банки.
«Ничего себе! — подумал мальчик. — У них тут за стенкой родичи или друзья в таких тяжелых условиях живут, а они себе от души балдеют! Вот жизнь-то какая: каждый хочет радоваться, пока ему такой фант выпадет!»