— Это я почерпнула из телевизионной программы «Шедевры театра», объяснила Кэти.
— Ну, тогда вы знаете, что все казни осуществлялись при помощи топора. Кроме этой. Для неё король Генрих вызвал палача из Франции — он пользовался мечом, а не топором.
— Он хотел, чтобы было не так больно? Это очень мило с его стороны, — сказала Кэти, криво усмехнувшись.
— Да, он был человеком снисходительным, не так ли? А это Врата предателя. Вам, быть может, небезынтересно узнать, что до того они назывались «Уотергейт».
Райан рассмеялся.
— Удачное название.
— Именно. Узников отправляли через эти ворота — на лодке — в Вестминстер, для суда.
— А потом назад — чтобы привести в порядок причёску?
— Только самых важных. Прочих казнили в Зелёной башне. Но это были казни без публики. Публичные казни производились в других местах.
Через ворота они вошли в Кровавую башню, и Эванс рассказал о её прошлом.
Райан подумал, что, если бы написать историю всех этих Башен, это заняло бы множество томов.
Зелёная башня оказалась приятным местечком — как-то не укладывалось в голове, что тут кого-то казнили. С двух сторон её окружали дома (конечно, времён Тюдоров), в северном конце площади было то самое место, где воздвигали эшафот. Эванс подробно объяснил процедуру, которая включала и плату палачу, приговорённый к казни платил палачу, чтобы тот делал своё дело получше.
— Последней женщиной, казнённой здесь, — продолжал Эванс, — была Джейн, виконтесса Рошфор. Это было тринадцатого февраля пятьсот сорок второго года.
— Что она такое сделала? — спросила Кэти.
— Скорее, чего она не сделала. Она не сообщила королю Генриху Восьмому о том, что его пятая жена, Кэтрин Ховард, состояла, э-э, в романтических отношениях с кем-то другим, — деликатно объяснил Эванс.
— Это был действительно исторический случай, — хмыкнул Джек. — Женщину казнили за то, что она умела держать рот на замке.
Кэти улыбнулась.
— Джек, а как насчёт того, чтобы сломать тебе вторую руку?
— А что скажет на это Салли?
— Она меня поймёт, — заверила его жена.
— Ну, не поразительно ли, сержант, как женщины всегда стоят друг за друга?
— Я тридцать один год прослужил и не настолько глуп, чтобы оказаться впутанным в семейные споры, — разумно сказал Эванс.
«Один ноль в его пользу», — сказал себе Райан. После Зелёной башни Эванс провёл их мимо Белой башни, а затем свернул налево, к пространству, огороженному верёвками. Здесь Райан с женой поняли ещё одну причину, почему желающих получить работу в Тауэре было хоть отбавляй.
В каменном строении четырнадцатого века была пивная для служащих Тауэра.
На стенах её красовались бронзовые таблички с названиями всех полков британской армии.
В пивной оказался и Дэн Мюррей.
— Джек, Кэти, — это Боб Халлстон, — представил он им ещё какого-то человека.
— Вы, должно быть, умираете от жажды, — сказал Боб.
— Я не против пива, — сказал Джек. — А ты, Кэти?
— Что-нибудь без алкоголя.
— Вы уверены? — спросил Халлстон.
— Я не из общества трезвости, просто я не пью во время беременности, объяснила Кэти.
— Поздравляю! — Халлстон направился к бару и вернулся со стаканом пива для Джека и с чем-то вроде кока-колы для Кэти. — За ваше здоровье, и за здоровье младенца.
Кэти просияла. «В беременных женщинах есть что-то особенное», — подумал Джек. Кэти уже не была просто хорошенькой, она вся светилась.
— Я слышал, что вы врач.
— Хирург.
— А вы, сэр, преподаёте историю?
— Точно. А вы работаете здесь, как я понимаю.
— Верно. Нас тут тридцать девять. Мы — церемониальная гвардия короля. Мы пригласили вас, чтобы выразить вам благодарность за сделанное вами, а также для участия в нашей небольшой ежевечерней церемонии. Она называется «Церемония передачи ключей».
— Каждый вечер — с тысяча двести сорокового года, — сказал Мюррей.
— С двести сорокового? — спросила Кэти.
— Да. Это вам не стряпня для туристов. Это — настоящее, — сказал Мюррей. — Верно, Боб?
— Самое настоящее. Когда мы запираем замки, эта музейная коллекция становится самым безопасным в Англии местом.
— Я верю этому, — сказал Джек, осушив половину своего стакана. — Ну, а если всё-таки те негодяи проникнут сюда, вам ведь придётся что-то делать, а?
— Куда же денешься? — улыбнулся Халлстон. — Кое-кому из нас пришлось бы вспомнить, чему нас обучали. Я ведь когда-то был в первых формированиях СЛС, гонялся за Роммелем по пустыне. Ужасное это место — пустыня. С тех пор я вечно пребываю в состоянии жажды.
«Есть в них что-то специфическое, в настоящих профессионалах. Они никогда не утрачивают этого, — подумал Райан. — Они стареют, прибавляют в весе, немного мягчают, но за всем этим все равно ощущается дисциплина и хребет. И в этом вся разница. И ещё гордость, сдержанная уверенность в себе, потому что ты прошёл через все это и не обязан говорить об этом каждому встречному-поперечному. Только среди своих. Это никогда не уходит».
— Есть тут у вас парни из морской пехоты?
— Двое, — сказал Халлстон. — Мы стараемся не давать им пускать в ход кулаки.
— Правильно! Я сам был в морской пехоте.
— Никто не совершенен, — посочувствовал ему Халлстон.
— Так в чём же ваша церемония?
— В тысяча двести сороковом году стражник, в чью обязанность входило запирать все замки, подвергся нападению каких-то разбойников. После этого он отказался выполнять свои обязанности без военного сопровождения. С тех пор каждый вечер начальник стражи запирает главных входы, а затем относит ключи в Королевский дом в Зелёной башне. Это все сопровождается небольшой церемонией. Мы думали, что вам с женой она может показаться интересной, — сказал Халлстон и опять приложился к своей кружке. — Вы ведь, насколько я знаю, были сегодня в суде. Ну и как там всё шло?
— Я рад, что это уже позади. По мнению Дэна, я вёл себя правильно, — Райан пожал плечами. — Когда мистер Эванс показал нам тюремную башню, я пожалел, что она теперь уже не используется по назначению, — добавил Райан, вспомнив выражение лица Миллера. «Интересно, где он сейчас? В своей камере? Думает обо мне? — Райан допил пиво. — Уверен, что так оно и есть».
— Простите?
— Этот Миллер. Жаль, что ему тут нельзя привести в порядок причёску.
Халлстон холодно усмехнулся.
— Вряд ли кто-нибудь тут не согласен с вами. Мы бы тут легко нашли добровольцев помахать топором.
— Можно было бы тащить жребий, Боб, — сказал Мюррей, протягивая Джеку очередную кружку пива. — Вы ещё не выбросили его из головы, Джек?
— Мне никогда не приходилось встречать таких.
— Он в тюрьме, Джек, — сказала Кэти.
— Да, я знаю.
«Так почему он все не выходит у тебя из головы? — спросил себя Джек. — К чёрту его! К чёрту все это!»
— Отличное пиво, сержант.
— Из-за него они и рвутся на эту работу, — усмехнулся Мюррей.
— Это одна из причин, — Халлстон прикончил свою кружку. — Ну, что же почти пора.
Джек залпом проглотил своё пиво. Вновь появился Эванс, и они вышли на улицу — воздух был по-ночному свеж. Небо было ясным, луна светила вовсю. Там и сям поблёскивали огни редких фонарей. Джек удивился тишине — в самом центре города, а тихо, как у него дома. Он взял Кэти под руку, и Эванс повёл их по направлению к Кровавой башне. Возле Ворот предателя уже собралась небольшая толпа, и один из стражей Тауэра объяснял им, что они должны соблюдать тишину и ничего не фотографировать. Там стоял часовой и ещё четверо вооружённых гвардейцев — их дыхание клубилось, голубоватое от подсветки фонарей. И это был единственный признак того, что они живые существа. А то можно было бы подумать, что это каменные изваяния.
— Сейчас, — прошептал Мюррей.
Откуда-то спереди донёсся звук запираемой двери. Трудно было что-то разглядеть — уже сгустилась тьма, а свет фонарей был слишком тусклым. Потом Джек услышал, как позвякивает связка ключей — словно колокольчики в такт чьим-то шагам. Потом появилась какая-то светящаяся точка. Она все росла и росла, пока не превратилась в квадратной формы фонарь, внутри которого горела свеча, — его нёс Том Хьюс, начальник стражи. Звук его шагов был чёток, как метроном, спина — пряма, как шомпол. Через минуту к нему, печатая шаг, примкнули четверо солдат. Торжественным маршем они направились дальше, в туннельную тьму. Звяканье ключей и клацанье кованых сапог по мостовой служило им аккомпанементом.