Выбрать главу

Следует также признать, что возвышение Черчилля не было ни случайностью, ни просто результатом действия объективных исторических сил. Перед нами человек, который использовал свое положение для борьбы за пост премьер-министра, полагаясь в буквальном смысле на собственные достоинства. За первые восемь месяцев войны он сумел превратиться из лидера фракции в лидера нации, главным образом благодаря тому, что угадал потребности нации и предложил то, что ей нужно.

Он не изменил своих взглядов. Он просто отфокусировал их — так фокусируют линзы бинокля — вдаль либо на близкое расстояние. Задача сохранения империи стала актуальной задачей спасения демократии. Его поглощенность проблемами обороны представлялась ныне не только разумной, но и жизненно необходимой. Его беспокойный ум, таивший ранее в глазах многих угрозу, теперь сделался якорем спасения, альтернативой застою и поражению. Его воинственная риторика превратилась в оптимизм, упрямство — в упорство.

Добился Черчилль первенствующего положения и потому, что был единственным, кто смог убедить американцев вступить в войну. С самого ее начала Черчилль ощущал тактичную поддержку со стороны президента Рузвельта — сохраняя корректные и даже сердечные отношения с Чембер-леном и его правительством, Рузвельт в то же время адресовался и непосредственно к Черчиллю в бытность того первым лордом адмиралтейства.

У этих деятелей была одна родственная черта — любовь в морю и флоту. Ведь Рузвельт начинал свою политическую карьеру в качестве заместителя военно-морского министра США в то самое время, как Черчилль возглавлял адмиралтейство. Прозрачно намекая на их общую привязанность, Черчилль подписывал свои письма Рузвельту просто «Моряк», а после назначения на пост премьер-министра — «Бывший моряк».

Прямая, минуя обычные дипломатические каналы, переписка между главой государства и членом правительства иностранной державы льстила Черчиллю и после переселения на Даунинг-стрит, 10 помогла заручиться американской поддержкой.

Возглавив страну, Черчилль повел ее так, как до него мало кому удавалось. Уже не угрюмый вестник светопреставления, не обломок империалистического прошлого, он решительно выступил как лидер единой, уверенной в своих силах нации.

Поначалу, впрочем, победа выглядела очень отдаленной перспективой. Умелым фланговым маневром обойдя знаменитую линию Мажино, силы вермахта изолировали в Бельгии и Северной Франции весь английский экспедиционный корпус и большую часть французской армии. Отступая к Ла-Маншу, союзники оказались перед реальной угрозой уничтожения; спасительная помощь пришла со стороны британского флота — под немецким огнем небольшие суда и даже прогулочные яхты форсировали пролив и взяли на борт прижатые к берегу батальоны. После эвакуации угроза германского вторжения в Англию значительно возросла. «Мы не дрогнем и не отступим, — обращался Черчилль к нации. — Мы пойдем до конца… какую бы цену ни пришлось заплатить, мы будем сражаться на побережье и внутри страны, на улицах городов и в горах; мы ни за что не сдадимся… а потом, видит Бог, Новый Свет, во всей своей мощи, придет на выручку Старому».

Под свист немецких бомб, которые ежедневно тоннами обрушивались на Лондон, Черчилль возвышал дух нации так, как это никому не удавалось ни до, ни после него: «Если мы уступим, весь мир, включая и Соединенные Штаты, рухнет в пропасть нового Средневековья, еще более зловещего и, быть может, продолжительного… Так выполним же наш долг, подтянемся так, чтобы и через тысячи лет — если Британской империи и Содружеству наций суждено сохраниться — люди говорили: «Это был их звездный час».

Готовясь выполнить просьбы Черчилля о помощи и в знак солидарности, Рузвельт послал ему стихотворение Генри Уодсуорта Лонгфелло, где есть строки, точно воплощающие чувства, охватившие весь свободный мир:

Плыви, корабль! Счастливый путь! Плыви, «Союз», великим будь! С тобой отныне человек Свою судьбу связал навек, С тобою легче дышит грудь.
(Перевод Ю. Мениса)

Рейган и Черчилль обнаружили ряд ключевых черт, позволивших им выйти из «пустыни» и повести свои народы вперед.

Тот и другой держались за свои принципы, пусть даже общественное мнение их не принимало. И когда маятник откачнулся от них, оба терпеливо ожидали своего часа.

Тот и другой, усиливая свои призывы к переменам, всячески подчеркивали губительность текущей политики. Но когда рейгановские предсказания национального упадка и черчиллевские предсказания военной катастрофы сбылись, оба круто повернули от пессимизма к оптимизму, воодушевляя и привлекая на свою сторону даже тех избирателей, которые прежде отвергали их взгляды.