Хэвейд кивнул. Он не выглядел удивленным. Не было похоже, чтобы принцесса сказала что-то, о чем не думал он сам.
— Они, несомненно, что-то скрывают, — он указал взглядом на разложенные перед ним документы. — Сколько мне довелось читать о маннах и об их набегах на мою родину… Это дикое племя. Они хорошо знают металлы, умеют обрабатывать землю и держат скот. Их женщины ткут тонкое полотно, а кузнецы — умеют делать не только оружие и броню. Но все равно они дикари. Несмотря на их занятия, манны всегда жили… за счет грабежа и насилия. Чем больше соседей убил манн, и больше награбленного привез в свое селение — тем почетнее этот муж в глазах соплеменников. До их изгнания романами они были лютыми врагами веллов. Манны не чтят… во всяком случае, ранее никогда не чтили никаких договоренностей. Не знаю, соблюдали ли они заветы Светлого, но… больше всего эти беспокойные соседи любили убивать.
Он помолчал.
— Я с рождения живу под владычеством твоего народа, дочка, — король покачал головой и положил локти на стол. — Романы давно завоевали всю большую землю. И, конечно, романы жестоки. Но жестокость твоих сородичей — это всегда средство достижения ими цели, а не… способ получить удовольствие. Романы никогда не бывали суровы с веллами. Они не воюют с побежденными. Благодарение Светлому, у всех романских императоров до сей поры хватало мудрости, дабы крепко держать империю в кулаке, но при том не усердствовать в демонстрации силы сверх меры. Романы деловиты и рациональны, но жестоки… не больше, чем того требуют обстоятельства. И романы чтят порядок. Вот почему я всегда поддерживал, и буду поддерживать Вечный Ром.
Старый король помолчал снова. Его невестка допила вино и уверенным движением опрокинула бутылку над своим кубком во второй раз.
— Я понимаю, что ты меня вызвал, дабы рассказать о дикарях и привести в порядок мысли, — поставив бутыль рядом со своим креслом, предположила принцесса. Хэвейд проследил взглядом за ёмкостью с хмельным и медленно кивнул.
— Я приставил к ним тебя, а не кого-то из мужей, потому что твоя прелесть мутит мужские головы и не дает им мыслить здраво…
— Знаю, — поморщилась Марика. Король бросил на нее укоризненный взгляд.
— Не перебивай. Рядом с тобой мужи утрачивают осторожность. Говоришь, тебе не удалось вызнать ничего определенного, но у тебя подозрения…
— Скорее — предчувствие, — не выдержала принцесса. Перегнувшись, она захватила из вазы на королевском столе горсть мелких печений и отправила в рот. — Надо жаешьть… Мачь его Шедрик шкуру ш меня шпуштит, ешли унюхает жапах хмельного…
— Вот и у меня предчувствие, — пододвигая вазу ближе к невестке, согласился Хэвейд. — Манны ведут себя, как и положено послам. Разговор у них почтительный, и наши велльские обычаи не вызывают удивления. Ты ведь… наглядно постаралась их продемонстрировать?
Женщина состроила утвердительную гримасу.
— Но ведь они долгие поколения жили за морем. Манны — дикий народ. Если им верить, они не были на большой земле больше столетия. Кто же научил их правилам нашего имперского вежества?
На некоторое время принцесса Марика прекратила жевать. Очевидно, король сформулировал то, что долгое время вертелось в ее голове, и только теперь сложилось в ясную картину.
— Что меня беспокоит еще, — король провел пальцами по разложенной перед ним карте. — Помимо тебя за ними денно и нощно следят… мои соглядатаи. С тех пор, как они высадились у нас на берегу, манны ни разу… Куда, по-твоему, должны первым делом направиться путешественники после такого длительного и опасного пути?
Юная романка пожала плечами.
— В купальню. Но дикари, у которых чем гуще муж смердит, тем в большем он почете… Разве что — в храм. Или в часовню Светлого. Стоило бы вознести хвалу за то, что вообще добрались через Зеленое море в том утлом корыте, которое они гордо именуют драккаром.
Король понимающе кивнул.
— За все время они ни разу не были ни в одном храме.