– Кричала его мать, ее увезли врачи. Внизу, кстати, стояла скорая, значит, к ней приехали. А самого Илью… его вынесли в мешке. Такой черный мешок… м… для трупов.
– Мешок? Для трупов? Но если в мешке был… Ты уверен?
– Что в мешке был он? Лица, конечно, я не видел, мешок был застегнут на молнию… А почему мать так кричала, почему ее врачи под руки увели? Она не в себе была. И в квартире разгром. Еще там слышались голоса… мужские. Сама подумай: медики, какие-то мужчины, безумная мать, открытая дверь… менты там были. Похоже, пришили его, Ника. Пришили.
Так как Санчо отодвинул тарелку, Ника, ничего не сказав, принялась убирать со стола. Когда происходят такие события, в них не сразу и веришь. Разумеется, человек смертен и даже внезапно смертен, как сказал классик, сама по себе смерть не должна удивлять, это естественный процесс. Но внезапная смерть от руки убийцы всегда роняет в душу страх, что жизнь слишком хрупкий подарок, защитить ее практически невозможно, и чужая смерть примеряется на себя. Правда, подобные мысли беспокоят людей много старше, молодые полагают, будто они бессмертны, но у двух полуночников особые обстоятельства, выбившие их из привычного состояния. Наконец, Ника присела напротив Санчо за чистый стол, робко спросила:
– И что теперь делать?
– Сколько времени? – не ответил он, потому что не знал ответа.
– Три часа ночи.
– Я забыл… С Новым годом. Вдруг он будет лучше старого?
– Мне кажется, лучше уже не будет никогда, – вздохнула она.
– Будет. Обязательно будет.
Из ее прозрачно-голубых глаз выкатились прозрачные слезы, но Ника еще не знала, что, кажется, и он попал круто.
Рассвет зимой уныл и безлюден…
Между прочим, после праздников обостряется ощущение пустоты, а то и конца света, подобное настроение Павел прочувствовал, поглядывая на Феликса, но помалкивал, пока не развез по домам Вениамина с Женькой. Ребята еще зеленые, при них обсуждать проблемы, задевающие самолюбие, нетактично, некорректно, неэтично, ибо пострадавшая сторона без того чувствует себя униженно. Наконец Павел и Феликс остались одни, мчались по вымершим улицам, встречая почти пустые трамваи и троллейбусы, маршрутки и автобусы – редко кто ехал в столь ранний час на работу. А у них закончилась рабочая ночь, но это дело десятое, внимание сосредоточено на удрученном Феликсе, надо бы как-то вернуть его в прежнее состояние.
– Послушай, – заговорил Павел уверенным тоном, который просто обязан внушить оптимизм другу. – Ее слова ничего не значат, ты же в курсе, какая Ольга лживая. (Феликс отмолчался, это не в его духе, стало быть, серьезно приуныл.) Я постараюсь встретиться с другом отца, он узнает точно, правда ли, что эта стерва (впервые Павел выразился грубо о женщине) займет твое место. Если правда, я постараюсь убедить, что это нонсенс: патологоанатом – и вдруг следователь, ситуация достойна комедийного кино.
– Судмедэксперт, – вяло поправил Феликс.
– Повеситься можно от счастья, что ее прилепили к нам, – не на шутку разошелся Павел. – Какой из нее эксперт, мы отлично знаем: уровень санитара.
– Не стоит ни к кому обращаться, – воспротивился Феликс на сей раз в своей категоричной манере. – Не люблю, когда за меня начинают хлопотать, будто я действительно ничего не стою.
– А я за себя буду хлопотать, из эгоистических соображений.
– Но тебе-то выгодно, чтобы я оставался оперативником…
– Нет. – И Павел взглянул на него с укором, но Феликс угрюмо смотрел в лобовое окно. – Мне выгодно, чтобы твое моральное состояние было в норме. Кстати! Твоя смена профессии никак не скажется на нашей работе, мы просто будем вести и твои, и мои дела, не объявляя об этом окружающим, кроме наших ребят. Как я придумал, а?
– Классно, – без оптимизма отозвался Феликс.
– И уж тем более невыгодно, чтобы злобная баба маячила каждый день перед нашими носами. От нее в морге не было прока, а у нас… нам она будет только мешать. Зря мы ее покрывали!
На некоторое время в салоне воцарилась пауза, так происходит, когда диалог не завязывается, а Павел постарался смягчить удар:
– Знаешь, самая большая ошибка, когда неудобно, неловко обнародовать несостоятельность человека, открыто сказать о постоянных ошибках, которые не только мешают работе, в тупик ее загоняют. Чертовой лояльностью мы нажили себе головняк… Ты приехал. Можешь до понедельника гулять, раньше все рано ничего не добудем. Если мать убитого придет в себя, позвоню.
Открыв дверцу и ступив ногой на асфальт, Феликс обернулся:
– Забыл сказать, в понедельник у Насти экзамен, я поеду с ней, у тебя буду только после сдачи.