Он и пошел, к ребятам в аппаратную, где до часа ночи усиленно накачивал себя горячительными напитками и проигрывался в карты.
Наконец, доведя свое тело до штормового состояния, а душу до мрачного отупения, Кирилл оставил теплую компанию и направился в свои покои, решительно не желая ни о чем думать. Но затуманенный алкоголем рассудок, казалось, взбудоражился еще больше и выдавал одну порцию гадости за другой. Слишком больно, слишком противно, слишком подленько было то, что затеял верный друг Ричарда.
Об Анжине он не желал думать принципиально, прекрасно осознавая, что найдет 1000 оправданий ее безнравственному и низкому поведению и будет в корне не прав, а Крис…
В свое время Кириллу пришлось приложить массу усилий, чтоб наладить с ним отношения и мирно сосуществовать. Граф вызывал у наместника стойкий протест, казался ему скользким, не стоящим ни внимания, ни доверия, и лишь необходимость жить на одной территории заставила его примириться с недостатками капитана. Искать в его изъеденной цинизмом и пренебрежением личности положительные качества и находить.
Но сейчас Кирилл словно вернулся в то время, в первые месяцы своей службы во дворце короля Ричарда на Мидоне и решительно не понимал: что может связывать расчетливого, бестактного прагматика, скептика и желчного насмешника Криса и благородного, внимательного, порядочного до мозга костей Ричарда?
Шерби нетвердой походкой проковылял по коридору и толкнул дверь в отведенные ему комнаты. Прошел по гостиной, зашел в спальню, включил свет и замер, мгновенно протрезвев. Сердце глухо заколотилось, как у пойманного в силки зверька — на его постели сидела Анжина и смотрела на него, как мать на неразумное дитя, как всегда обворожительно прекрасная, необычайно женственная, непостижимая. Светлое газовое платье, усыпанное стразами, загадочно мерцало, четко обрисовывая ее фигурку, странный фасон открывал взору точеное плечико, длинные, стройные ноги, почти от бедра.
Кирилл зачарованно смотрел, как бьется жилка на ее шее, и забыл, что сердит на нее и ее дружка, забыл, что совсем недавно, буквально минуту назад негодовал, возмущался ее поведением, бесстыдством и пошлым кокетством, больше подходящим элитной шлюшке, чем добропорядочной утонченной женщине, более уместным в стрип-клубах, чем в стенах королевского дома.
— Что ты здесь делаешь? — глухо спросил он.
Она мягко улыбнулась и прикрыла глаза ладонью:
— Выключи, пожалуйста, свет, глазам больно. Я второй час тебя жду.
Кирилл поспешно переключил яркое верхнее освещение на приглушенное ночное. Комната погрузилась в полумрак и в тоже мгновенье Анжина оказалась рядом, обвила торс Кирилла руками, прижалась щекой к его груди. Мысли наместника расплылись, как кисель, и 1000 оправданий, которые он решительно гнал, встали в ряд и повели его в том направлении, что больше подходило неопытным юнцам в период полового созревания.
— И как? — мурлыкнула королева, потерлась щекой о его грудь. Ее пушистые волосы защекотали кожу, пальцы нежно ласкали — пробежали по плечам, возбуждая, дурманя, сводя с ума.
— Что `как'? — хрипло спросил он, готовый сорваться и стиснуть любимую в своих объятьях. Ее близость, соблазнительный запах, ласки смешивались с алкогольными парами и делали свое черное дело — лишали воли, стирали рамки приличия, глупые догматы совести и морали.
— Как я играла? Правда, хорошо? — спросила Анжина, заглядывая ему в лицо. — Теперь любой скажет, что мой избранник Крис, и никто не подумает на тебя, — она вздохнула, посмотрела загадочно, а ее пальчики, побежав по спине, плечам, переместились на грудь.
Кирилл пытался отвести взгляд от ее прекрасного лица и не мог, пытался унять дрожь, обуздать вспыхнувшее желание и еле сдерживал стон, рвущийся с губ:
— Если б ты знал, каких трудов мне это стоило. Весь день только и думала, как уберечь тебя от гнева Ричарда. Вчера, как узнала, что он натворил, еле сдержалась, чтоб не прибежать к тебе. Я так беспокоилась, места найти не могла, так соскучилась, если б ты знал. Ты не обижайся за то, что я… Ты же знаешь Ричарда! Я что угодно сделаю, лишь бы он не тронул тебя! Милый мой, любимый, не сердись, пожалуйста, — ее огромные золотистые глаза были полны печали и тревоги, а голос то ли молил, то ли укорял. — Почему ты не появился? Не пришел, не сказал, не дал понять, что с тобой все в порядке? Ты же знаешь, как я боюсь за тебя! Ну, зачем ты полез ему под руку? Он ведь убить тебя мог! Ты хочешь, чтоб я сошла с ума от страха и беспокойства?
— Анжина, — и все, больше слов не было и сил сопротивляться ее чарам, зову собственной плоти тоже.
Он склонился и несмело прикоснулся к ее губам, они приоткрылись, устремились на встречу, словно ждали этого, податливые, сладкие, желанные…
И утонул, провалился в бездну, засыпанную лепестками роз, и все же понимал, что у этих цветов есть шипы, и они будут колоть, они и сейчас ощущались, еще не осознанно, где-то далеко, глубоко, на самом дне, как и совесть, забытая в этот момент, и все же бродящая по краю сознания, не сдающаяся, хоть и зряшно взывающая к себе.
Анжина не противилась, наоборот, разделяла его страсть, поощряла смелыми ласками, стонами, податливостью. Она так тесно прижималась к Кириллу, что не было сил сдерживаться, устоять, если только не отдирать с болью и кровью от собственного тела, сердца. Да и зачем? Ведь против сотни, тысячи — `да' на право обладать ею встало лишь одно хлипкое — `нет', и тут же исчезло.
Его ласки стали более настойчивыми, требовательными, и Анжина, уже не стесняясь, стонала, извивалась, требовала, снося последние доводы, останавливая любые поползновения со стороны разума и совести. Еще бы минута и уже не переиграть, не исправить, но Кирилл вдруг резко отпрянул, словно обжегся. Всего одно вольное движение со стороны Анжины, непристойная ласка, шокирующая, не вяжущаяся с ее образом, подействовала на парня как холодный душ, а казалось бы, должно было быть наоборот.
Он врос в стену, пытаясь унять дрожь, перевести дыхание и найти свой разум, но глаза противились хозяину и стремились к Анжине. Она стыдливо отвела взгляд, спрятала руки за спину и всем видом выказывала крайнюю степень смущения, разбавленную долей огорчения:
— Извини, я, кажется, совсем потеряла голову. Но, Кирилл, я так люблю тебя! Так хочу быть рядом! — она в порыве вновь прижалась к нему. — Я сейчас же уйду, сейчас… Кирилл… Если б ты знал, как я скучаю по тебе! Я так мечтала об этой минуте!
Она словно винилась перед ним, в голосе было столько тоски и смятения, что парень снова поддался ее чарам и уже хотел обнять, готовый пасть, окончательно сдаться, и пусть завтра его архаичное воспитание и прочие, обременительные в данной ситуации, качества дадут о себе знать и раздавят своими жерновами. Но это будет уже не важно, потому что это будет лишь завтра.
Анжина спасла его: резко отпрянула, тихо прошептала, заглянув в глаза: — Я приду завтра, в полночь, когда все уснут, хорошо? Ты только не гони меня, не лишай возможности видеть тебя, слышать, — и выскользнула за дверь.
Кирилл так и остался стоять истуканом с зависшей в воздухе ладонью, готовой укрыть плечи любимой, и, наконец, минут через пять обессилено сполз по стене, опустился на пол, дрожа от перевозбуждения.
Во истину, и так каждый день, проведенный в Кефесском дворце Д'Анжу, изобиловал сюрпризами, а уж та ночь была полна ими, как корзина Голгоры.
Когда Кирилл пришел в себя, он ушел в ванную комнату и встал под ледяной душ, возлагая большие надежды на холодную воду.
Алкогольное отупение было немилосердно изгнано из головы и тела, смыто без следа, за всем последовала вон вялость, и даже внутреннюю дрожь получилось унять, но мысли об Анжине не сдавали своих позиций.