Он ожесточенно тер кожу, грозя изодрать себя в клочья, злясь на неуместную впечатлительность, которой казалось он, лишен, но пальчики королевы словно выгравировали свои прикосновения на его теле. Кирилл промучился с час и вышел из душа обессиленный борьбой с призраком своей мечты и собственными похотливыми мыслями, не поддающимися ни вразумлению, ни истреблению.
Душ не помог, а мягкая постель, в которой он промучился не меньше часа в тщетной попытке уснуть, усугубила его состояние, довела до исступления.
Теперь ему казалось, что он обидел Анжину, пренебрег, оттолкнул, и завтра она ни за что не появится, и в душу закрадывался страх, что его заветная мечта, облеченная уже не в иллюзорные, а реальные формы и преподнесенная ему фортуной чуть ли не на блюдечке с нижайшим поклоном и просьбой принять, из-за его щепетильности, нерасторопности, нерешительности может оказаться в руках другого, менее совестливого и робкого.
Его тело горело от естественного мужского желания, а здравый смысл, доводы совести, догматы долга, уважение к Ричарду, не желание предавать и становиться предателем сплавились в его горниле, и отступали на задний план.
В итоге он не выдержал и, спешно одевшись, устремился к Анжине. В эти минуты его не заботило ни то, что она скорей всего спит, ни элементарные законы приличия. Им двигало желание удостовериться, что любимая не обиделась на него, что не передумала за эти несколько часов, не поменяла своего решения. Он хотел поставить ее в известность, что завтра, вернее, уже сегодня, обязательно поговорит с Ричардом и объяснит ему их позицию, значит, Анжине не нужно играть, притворяться, да и он не желает больше скрывать своих чувств. Хватит. Все должно быть честно и открыто, им нечего стыдиться, а тем более бояться.
Кирилл прошел по полутемным, притихшим ночным коридорам дворца на половину королевы и толкнул дверь в ее спальню. Где-то на краю сознания удивляясь и своей бесцеремонности, и нерадивости охранника, стоящего у входа и даже не пытавшегося остановить непрошенного ночного гостя.
Анжины в спальне не было. Свет ночника открывал взору пустую, даже не смятую постель. Кирилл растерянно осмотрел взглядом комнату — она была пуста.
Вряд ли королева пряталась за портьерами или пуфиками в три часа ночи. Парень погладил затылок и вышел, потоптался с минуту у дверей, соображая, где можно найти королеву в это время ночи? Получалось — в постели…в которой ее не было.
Шерби посмотрел на охранника:
— Ты не в курсе, где королева?
Тот и не взглянул на наместника, только головой мотнул, но лицо вмиг закаменело. Впрочем, в тот момент Кирилл не придал этому значения и вспомнил о нем позже, после того как сходил в аппаратную, прощелкал под недоуменным взглядом дежурного кнопки дисплеев и не нашел королеву ни в покоях мужа, ни в библиотеке, ни в видеозале, ни в других спальнях.
Исчезновение Анжины не на шутку встревожило парня, возродив воспоминания об одной прискорбной ночи, когда королева была еще принцессой, а он ее капитаном. Он уже готов был поднять службу безопасности по тревоге, как вспомнил закаменевшее лицо охранника, и здраво рассудив, что тот, видимо, знает, куда подевалась Анжина, вернулся. Встал напротив и спросил прямо:
— Где королева?
Парень моргнул, тяжко вздохнул и промолчал.
— Понятно — конфиденциальность информации. Ладно, просто намекни. Ты знаешь, где она?
Парень подвигал тяжелой челюстью и нехотя кивнул, не глядя на наместника. Кирилл перевел дух и призраки прошлого инцидента ворча уползли в подворотни памяти.
— В каком направлении ее искать? Там? — Кирилл кивнул влево. — Или там? — кивнул вправо. Охранник опять вздохнул, покосился на настырного посетителя, взгляд с нехорошим прищуром, то ли осуждающий, то ли сочувствующий. И кивнул вправо.
— Спасибо, — поблагодарил Кирилл и пошел по темному коридору. В его душе росло недоумение и беспокойство.
В этой нежилой половине, по его разумению, Анжине нечего было делать. Бальные залы, гостиные, приемные, альковы и масса уютных ` закутков' для желающих уединиться гостей. Правда, были еще бильярдные, но сомнительно, что Анжине захотелось сыграть партию в пул с самой собой, да еще в кромешной темноте.
Эта территория даже не освещалась — из окон лишь лил свет ночных светил и помогал разве что не свернуть напольные вазы и статуи, да не сломать ноги, лавируя между инкрустированными столиками, изящными стульями, диванчиками, голографическими фонтанами и аквариумами.
Кирилл забирался все дальше, прошел несколько поворотов и замер посреди коридора. Из-за угла, слева доносились неясные всхлипы и стоны. Сердце, словно предчувствуя беду, противно заныло. Он выглянул из-за угла и увидел у окна, на диване, в глубине небольшого коридорчика двоих, слившихся в порыве страсти воедино.
Звуки, доносившиеся с канапе, не оставляли места для сомнений, а серебрящиеся волосы в отсвете ночного света трудно было спутать с чьими-то другими так же, как и хрупкую фигурку, бившуюся в сладких конвульсиях. Крис, близкий друг короля Ричарда, собственной персоной и достопочтимая скромница, чистая и непорочная королева Мидона, как два похотливых зверька бесстыдно совокуплялись на диване, в безлюдной половине дворца.
Кирилл отпрянул за угол, стиснув кулаки, и зажмурился, сжал зубы, пытаясь сдерживать крик отчаянного возмущения, ярости и обиды. `Ах да скромница! Ах, умница! Лихо! Когда же ты успела-то, а? Дурак, идиот!! Не Криса — тебя ширмой сделали!! Болван!! А Анжина-то!.. Почему?! За что?!
Он, тяжело дыша, пытался справиться с навалившимися эмоциями: презрением, горечью обиды, разочарованием, разрывающей душу болью, безумной яростью, но они душили его и рвались наружу, как кипящая лава, грозя смести и бесстыдных голубков, и этот коридор вместе с дворцом, чтоб и памяти не осталось.
Еще несколько минут назад для него не было того, что он не мог бы простить Анжине, и вот теперь появилось. Все, что он увидел, услышал, не имело оправданий, аналогов по своей беспринципности, подлости и низости, не имело права на прощение, выходило за рамки всех норм и законов, и отпечаталось в памяти, как тавро на крупе лошади — не вытравить. Он чувствовал себя марионеткой, доверчивым олухом, которого использовали без его ведома и согласия. Ему не просто плюнули в душу, ему вырвали ее вместе с сердцем ласковыми и в тоже время равнодушно — жестокими руками, с фальшивой улыбочкой на устах, лживыми извинениями и притворными оправданиями. Анжина была для него все равно, что икона, святая мадонна. Он молился на нее, благословляя каждый вздох, каждый взгляд, вздохнуть в ее сторону боялся.
И эта богиня оказалась хитрой, извращенно порочной и расчетливой шлюшкой!
Кирилл вновь вынырнул из-за угла, желая разорвать этот стонущий от наслаждения страстный клубок тел, но не двинулся и с места, лишь смотрел не в силах оторвать взгляд, как его королева извивается в руках Войстера, стремится навстречу, и кривился от острого, почти осязаемого отвращения и брезгливости, чувствуя как рот наполняет горечь, а к горлу подкатывает тошнота.
Если б она сопротивлялась, если б он видел, что она отдает свое тело по принуждению, он убил бы Криса здесь же и сейчас. Но тот, при всей своей циничности, не был способен на насилие, тем более над Анжиной. И она, без сомнений, желала графа, рвалась навстречу его рукам, страстная, необузданная, податливая.
Кирилл обреченно отпрянул, привалился к стене, сдерживая уже не стоны боли и ярости, а слезы горькой обиды, стоны истерзанного сердца, исковерканной по прихоти жестокости возлюбленной души.
Он и сам не знал — почему скрывается, не выйдет, не даст понять, что застал их, что они не одни. Почему не раскидает их в разные стороны, не поднимет охрану, слуг, не разбудит Ричарда, не убьет двуличную тварь — графа Феррийского?!