— Что… ты сказал? — с трудом выдавил Ричард.
— Крепись Гром. Полегла она честно, да в бою неправом. Роски ее полонили да лютичам на потеху отдали. Те и зарубили без ума да чести. Не успел я с подмогою… с тех пор, жаль на сердце и рвет виною. У себя таперича ищи, Халену Солнцеяровну, в небесных чертогах. И прости людишек своих, что стыда немая охальство подлое сотворили. Клятву ложу тебе князь небесный — поквитаюсь с лютичами, с каждого за то спрошу.
Ричард ткнулся лбом в гриву лошади, и все мял поводья, не зная, куда себя деть:
— Не верю, ерунда… не верю, — шептал как заклинанье.
Пит и Кирилл подъехали и встали рядом. Ладонь Пит опустилась на плечо друга и сдавила его. Ричард выпрямился, опомнившись, но не смог ничего сказать — беззвучно шевелил губами и вглядывался в лицо Мирослава: он не верил ему и… верил. В сердце и душе короля давно было пусто — ни звука, ни шороха мысли любимой. Но умерла, погибла?…
— Где она? — выдавил с трудом.
— В святилище. Духу не хватило кострище палить. Так и лежит, Морана уж канула.
— Это не она, — качнул головой Пит, морщась от услышанного. Анжина и погребальный костер никак не совмещались в его понятии, да и не могли совместиться, ведь Анжина, что любовь и жить ей века, а погребальный костер — для умерших.
Ричард сжал зубы, так что побелели скулы, и пустил лошадь вперед:
— Показывай, — процедил, приказывая Мирославу. Тот молча развернул коня. Процессия углубилась в лес. Слева и справа к ним подтягивались всадники, с хмурыми лицами и взглядами куда угодно, только не на гостей и князя.
Городище гостей встретило тишиной — упредили уже дружники, кто пожаловал. Бабы, девки, ребятня на улицу высыпали. Кто-то за изгороди да избы прятался, а кто посмелей, ближе к воротам да княжьему терему подошли. Страх конечно — сами Боги пожаловали, а и любопытственно — какие они? Когда еще своими глазами узреть придется? Вот и стояли ни живы, ни мертвы — на гостей поглядывали. А те, один к одному приметны: статны да пригожи. Рыжий, зеленоглазый, не иначе сам Солнцеворот. А тот бел почти и взгляд — изморозь — не иначе Стынь, а баяли — женщина она. Другой, без волоса почти, а в остальном добрый муж, дебелый, токмо кто — не признать. Можа Ливень?
А жених Халены одно слово — Гром — глянешь и не ошибешься. Пригож, спасу нет — сердце от красы его заходится, а и страх берет — грозен шибко, ликом хмар да черен, что туча — того и гляди, громыхнет да пожгет городище взглядом. Ишь, сверкают как молнии синие глазищи!.
Рдели девки румянцем, робели да страшились, взгляды пряча. Бабы головой качали да рты платами прикрывали — и вроде бежать бы, да ноги не слушаются. А чего с баб взять, ежели и мужи деть себя, куда не знали. Купала у крыльца топтался, хорохорился, да вид шибко пришибленный имел, что и Устинье в диву таким его зрить было.
Ричард никого не видел, ничего, хоть и смотрел перед собой, взглядом по толпе пробегал. Тихо и темно в душе у него было, как в лесу перед бурей — чуть, и пойдет ураганом ветки гнуть, листья ливнем бить, молнией стволы валить.
`Ошибка', - твердил себе и молил: `Боги, все какие есть, помогите не мне — ей. Прошу вас. Я редко вас беспокоил, а сейчас прошу, молю — сохраните Анжину. Возьмите меня. Какая вам разница кого забирать? Но только не ее, прошу, не ее'.
Процессия прошла городище и вышла к холму. Мирослав с дружиной отстали, приостановились и спрыгнули с лошадей. Друзья же увидев на верху холма постамент из бревен и неподвижное тело на них, словно наткнулись на преграду — встали.
Ричард видел только, как ветер теребит золотистые волосы, и потерялся — окаменел. Тихо было, так что уши закладывало и скорбь казалось, витала в воздухе, укрывая горькой тенью сердце каждого. Но еще не верилось, не хотелось, не моглось.
Король с трудом слез с лошади, чувствуя себя то ли камнем, то ли рассыпающимся стариком и медленно пошел вверх. Каждый шаг давался с трудом, ноги словно врастали в землю, и мурашки по коже, и душу скрутило в жгут.
Шаг, другой, словно не вверх, а вниз в пропасть в горечь, в беду и пустоту, за краем которой ничего и никого нет и быть не может.
Ричард остановился у тела, вглядываясь в лицо любимой, не веря, что это она и мертва. Анжина словно заснула, только очень крепко, настолько, что даже не трепетали ресницы, не билась венка на шее. Руки женщины крепко сжимали рукоять меча, лежащего на груди, и казалось, сейчас она проснется, пойдет в бой.
Ричард неловко опустился на колени, погладил лицо любимой, убирая волосы со лба, не чувствуя холод кожи, не видя ничего кроме сомкнутых глаз и губ, неестественно бледных, но чистых. Слезы, невольные гости ринулись наружу, капали на лицо, согревая давно застывшую кожу женщины.
— Анжина, — тихо позвал он. — Анжина…
Ни слова, ни жеста в ответ — тишина, разламывающая голову, и помутилось, поплыло перед глазами:
— Нет… нет! Анжина! Анжина… — он хотел встряхнуть ее, разбудить и вдруг дошло — бесполезно. И пришло осознание — опоздал. Ладонь зависла над телом любимой, не зная, зачем вообще существует.
Друзья подошли к королю, но не знали, чем помочь, да и сами готовы были завыть. Пить белее мела, стоял истуканом и смотрел на мертвую Анжину, не понимая, что это она. Слезы душили, но забыли за долгие годы, где выход, и стоял комом в горле беспомощный крик:
— Ребята? — повернулся к друзьям. — Это… это же неправда… Это не она, не может быть…
Ричард сжал зубы и прислонился лбом к плечу Анжины холодному, каменному: у него ничего не осталось, да и его самого больше не было, а значит, не о чем было говорить и незачем что-то делать.
Крис постоял пошатываясь, словно его сдувал ветер, потом повернулся и побрел сам не зная куда. Кирилл же потерялся. Стоял, смотрел в лицо королевы и видел ее живой, вспоминал такой какой она была: их первую встречу в палате Яна, жизнь на Сириусе, последнюю встречу на Энте.
Мертва? Она? Нет…
— Вызовите… вызовите Косту, — прохрипел Ричард. Поцеловал любимую в холодные губы, и с трудом поднявшись, пошел к Мирославу, что, свесив голову, стоял у подножья холма.
— Кто? — спросил глухо.
— Лютичи да роски, Гром. Но вина моя. Я не углядел, — посмотрел ему в глаза. А в них пустота и муть, и больно сердцу, и жаль мучает душу.
— Найди мне их, — приказал Ричард. И пошел обратно, сел рядом с телом Анжины. И всем стало ясно — не уйдет.
Пит затоптался на месте — его крутило, как юлу и куда не повернись — ничего не меняется: мертва — бьет в виски.
— Не верю я… Не верю! Бред! Ерунда! Не верю!! — закричал. Кирилл хмуро глянул на него и пошел в сторону, сел с краю холма спиной к мертвой, чтобы не видеть ее, Ричарда. Пита, что растеряв свой разухабистый юмор, точно потерявшийся пацан, не знает, что делать со свалившимся на плечи горем.
— Вот и нашли, — прошептал Шерби, глядя на розовый закат, что красил пики исполинских елей в закатные краски.
Ближе к темноте у подножья сел планер, вызванный Крисом. Были разбиты палатки. В одной Коста начал препарирование.
Ричард так и остался сидеть у бревен, а друзья расположились рядом, поглядывая за ним и ожидая вердикт Косты.
— Не она. Не она, — твердил Пит, мотая головой. Крис и Кирилл молчали, стараясь не смотреть друг на друга. Каждый из друзей был оглушен смертью королевы, и каждый по-своему пытался сжиться с потерей. Пока никому не удавалось, и потому не было сил на слова, они застревали в горле, а взгляды были похожи — в них поселилась боль и апатия.
Уже в темноте Коста вышел из палатки, и, не решаясь подойти к Ричарду, подсел к друзьям. Можно было не спрашивать о результатах — они были написаны на его лице:
— Это она, — выдохнул.
— Нет! Ты ошибся!
— Замолчи, — оборвал Пита Крис. Кирилл уткнулся лбом в колени, чтоб скрыть навернувшиеся слезы, накрыл затылок руками, закачался: почему она? Она-то почему?!!