— Полешане роскам родня, Богутар племянник Эльфара!
— Ну!
— А Халена в святилище!
— Ну!
— Че «ну»! Наветничают! Роски все выкамуривают, скверну и лжу чинят!
Горисвет постоял, хмуро двор обозревая и кивнул сотоварищу:
— А едем-ка, послов кнежьих нагоним, ежели есть они вовсе.
— Дело, — кивнул Ярик.
— Ополоумели, точно! — взвился Миролюб.
— Охолонись ты, друже, — хлопнул его по плечу мужчина. — Коль навет — возвернемся, головы супостатам снесем, а ежели нет кривды, тут уж…
— Дааа, — протянули оба. Один Миролюб головой закачал:
— Халена в святилище!
— Опять ты свое. В святилище — о том спор разве? Токмо запамятовал ты, что Богиня она. А ну, опять возвернулась?
Миролюб затоптался: как же это? Куда? Зачем? Почему?
И бегом к коновязи.
— Лихо мает, приглянь за ним, — бросил Ярик Горисвету и тот за гриднем кинулся.
Служанки вздели на Халену платье парчевое. Стояла она — красота писаная, у Богутара слов не было. Повязал ей на лоб повязку женскую, подвески в жемчугах, и смотрит, смотрит — светится жена, истинно золото.
В губы поцеловал, обнял и вывел к столу пировать.
К полудню действительно повозки нагнали, переглянулись Миролюб с Горисветом:
— Полешане, вот Ярило те в заклад, — прогудел тот. Гридень и так видел. Подъехал:
— С чем да куда? — "люди добрые" — язык не повернулся молвить.
— Послы кнежа Богутара младого, — прогудел услужливо кудрявый и поклон отвесил. — Кудеяр я, рука правая кнежа. Дары везем кнежу Мирославу. А вы гляжу, не мирянские ли?
— Миряне, — чинно кивнул Горисвет — Миролюб говорить не мог — свело рот отчего-то. На дары все смотрел — меха, посуда чеканная, сундуки. — Мирослав князь наш, великий воин.
— То верно, — поклонился худой остроглазый мужчина, с косой у виска. — Гардар, советник кнежа Богудара. А вы кто есть, люд честной, воинский? — оценил мечи за спинами.
— Гридни князя Мирослава, по делу в Славле были, домой возвертаемся. А вот вы почто к князю наведываться вздумали? Уж не от росков ли с миром зарок везете?
— Мы полешане, славный гридень, роски нам хоть и сродны, но их дело не наше. С другим мы к кнежу вашему, с дарами за невесту.
— Вот ты! Кого ж и кто одарил?
— Так Халена Солнцеяровна кнежа нашего Богудара младого в мужья взяла…
И смолк — Мироллюб его за грудки сграбастал, в лицо уставился:
— Лжа!
— Чего "лжа"-то? — проворчал, пытаясь вырваться. Горисвет руку сотоварища отнял, заплясали кони округ пара на пару — Кудеяра да Гардара и Горисвета да Миролюба.
— Верно сказано! — отрезал стольник кнежий. — По чести все.
— Ай, Халена ли? — прищурил глаз Горисвет. Кудеяр грудь выпятил, свысока на мужей поглядывая: да и кто таки таперича? Их Богиня жена кнежу! Он выше всех встал, а с ним люди полешанские!
— Суди сам, муж воинский: волос Ярилой ткан, золотом высвечен, очи радугой делаются, одета в одежу мужеску, меч за спиной и справляется с им, сам зрил — дока.
Халена жива?! Вернулась?! — Миролюб куда деться не знал, позеленел, а и Горисвет стаял, хмарым как туча стал:
— Не пошла б Халена за вашего князя! Жениха ее, Грома, я сам зрил! Добрый муж!
— Увозом умыкнули, ахиды! — рванул на них Мироолюб и отлетел, в зубы получив.
— Охолонись паря!! Все по чести. Прилюдно сговорились! Сама на лодью взошла, сама дары приняла! Сговорено уж и слажено!
Миролюб челюсть потрогал, зло глядя на Кудеяра: ишь гоголем выпятился.
— Лжа!
— А вот по дрязге прибудь, коли они к вам не прибудут и сам узришь!
— Чего по дрязге-то, не далече? — прищурил глаз, закипающий Горисвет.
— А то, что не до посольств им пока!
— Дело молодое, — закивал Гардар. — Помиловаться, полюбиться надобно.
Перевернуло обоих:
— Лжа! — а больше и слов нет.
— Как знаете, не досуг нам вам обсказывать, дело у нас кнежье, честь одному и честь другому, — отрезал Гардар, мужчины коней повернули и за повозками двинулись.
Миролюба мутило от ярости и непонимания. Не знал куда коня направить — то ли обогнать послов, то ли в Славль напрямки, а там на Белынь и вниз, к полешанам.
— Не верю, — процедил.
Горисвет задумчиво вслед послам смотрел:
— Чую и я — неладно.
— Ладно да не для нас. Лютичи опять по украинам шебуршат, у горцев заваруха, ратятся. Роски голову с чего-то подняли, а тут вам весточка — Халена объявилась! Смуте быть. Перевабили ее, увозом ахиды утащили! Не иначе!
— Возвернулась, значится. Ну, быть беде, — протянул Горисвет. — Князя упредить надо.
— Езжай, — кивнул. — А я в Полеш проберусь, разузнаю, где ж Халена объявилась, почто не у нас и с какого боку с Богутаром сладилась… А ведь правду Ханга молвила — возвернется еще воительница, — уставился на сотоварища. — Ежели жива, и она, весть пошлю.
— На том и сговоримся!
Обнялись и разъехались, коней подначивая.
Кончилась гладь да бавы. Знать опять смута идет, сбираются тучи хмарые.
Глава 24
Туман ползет, туман стелется. Лица в нем, голоса, только не понять чьи и чего хотят.
Богутар в губы ее целовал и ликовали люд: слава кнежу и молодой кнеженке! Вовеки слава! Сынов крепких! Долгие лета! Мира да лада!
Дары все несли молодым, что в резных креслах у крыльца за отдельным столом рука об руку сидели. Во все глаза на кнеженку Халену смотрели и кто отмахивался — кака Богиня, окститесь — узрев деву, более не сомневался. Горда и придивна, красы неописанной, осанки величавой, лицом светла, а и взглядом холодна. Вот и кланялись молодым, вот и кланялись, все норовили ближе подойти, разглядеть чудо, что кнежу досталось, а и им через него. Только зорко стражи Богутара смотрели за любопытными, близко сильно не пускали, чуть замешкайся — отпихивали. Зрить давали, а вот слова молвить — нет.
Бабы-то от ума великого золотушных детишек притащили, чтобы Богиня их полечила — взашей, знамо дело, их стражники вытолкали. Но люд тоже с умом, с понятием — не гвалтел, чинно проходил, с поясными поклонами и сумятясь под взглядом Богини, отходил, после остальным обсказывая, какая она.
— Не устала, лапушка? — качнулся к ней Богутар, ручку белую поцеловал. Пальчики тонкие губами понежил, в глаза жене заглядывая: хороша она у него, ой хороша — дух захватывает.
Халена долго смотрела на него, пытаясь понять, кто он, отвернулась, так и не сообразив. Все равно как-то было. Плыло в голове туманом, мысли замерли, тело, как чужое.
Ела, пила, а что, не понимала. В губы ее целовал кто-то, а кто не ведала.
Только в спальне первую мысль поймала, на мужчину светловолосого глядя — знаком показался. Косица у виска, улыбка ласковая и голый торс, волос луной за его спиной высвеченный. Прищурилась, пытаясь упомнить — кто же он, где она, кто сама?
Богутар взгляд ее оживающий заприметил, в чарку с зельем от лихоманки щепоть порошка Хольги сыпнул — серо-зелен он, но запах приятный, пряный. Зашипел по настою и канул. Поднес мужчина чарку женщине к губам:
— Испей лапушка.
Выпила, пытаясь сообразить, что происходит, огляделась, отдавая посудину — спальня вроде. Богутар чарку на лавку поставил, платье женщине расстегнул — упало к ногам, все наготу ее дивную выставляя.
— Обними меня, лапушка, счастье мое велиокое, — обнял ее за талию ласково, дышать боясь в ее сторону. Уставилась на него — глаз то карий, то синий делается, хмурится женщина пытливо.
— Ты кто?
— Муж тебе, голуба моя белокрылая.
— Муж?
— Муж, лапушка, — обнял крепче. К губам наклонился. — Славница ты моя златоволосая, сокровище неземное, лапушка — соколица, — зашептал, губами нежно лица касаясь. Трепет охватил. — Люба ты моя, — прошептал задыхаясь, прижал ее щекой к своей щеке, пальцами в волосах зарылся — кружит голову близость ее, сумятит сердце и жаром одаривает. Уж так сладко и томно, что стон невольно сорвался. — Как же я раньше тебя неведал, лапушка? Как же жил без тебя, голубка моя?
Ладонями ей лицо обнял, поцеловал нежно, еле касаясь губ: