На душе от происходящего вокруг тревожно, сумрачно. Чует Халена — война грядет — не малая сеча.
Говорила о том Мирославу, предлагала ограду из камня поставить — все крепче заслон, чем дерево сухое, да он и ухом не повел. Даже не смотрит на воительницу. Зато приказ отдал — из городища шалой ни шагу. Сидит теперь Халена безвылазно в Полесье, как в заключении, и чувствует себя соответственно.
Что ни вечер, в поле уходит и лежит до ночи в траве, былинку кусает, звезды разглядывает да с синеглазым разговаривает. Кажется ей, что он там, на одной из звезд, что в темном небе мерцает, да на какой — не ведает. Зовет его, выпытывает о судьбе своих братьев и сестер. Молчит Гром — не слышит. А что ему дела земные, судьбы каких-то мирян, поляничей?
Халена хмыкнула, сама себе умиляясь — это же надо какая харизма у здешних жителей? Мигом в свою веру обратили. И вот лежит, как фанатичка с виртуальным Божком разговаривает. Если так дело пойдет, то скоро вместо меча дары носить истуканам станет. Молиться начнет, костры ритуальные зажигать, и не в воинство, а Ханге в помощь запишется.
Нет, Боги на небе, люди на земле. И разница меж ними лишь в этом.
Халена насторожилась, травинку изо рта убрала — крадется кто-то по траве, шорох слышен — свой, чужой? Нет, свой. Шаги тяжелые, сопение как у бегемота — ясно, Гневомир променад устроил — легла успокоенно, опять в звездное небо уставилась.
— Халена? — шепотом позвал побратим, не видя, где посестра. Девушка промолчала — авось уйдет. — Халена? — послышались обиженные нотки, и шепот уже больше на рев схож.
— Ну, — вздохнула — побыла в одиночестве, подумала в тишине и покое, как же!
— Вот ты где, — навис над ней, сверху вниз разглядывая. А слева Миролюб встал — вот его-то шагов она как раз не слышала.
— Ирокез, дух прерий! — похвалила. Тот молча рядом сел, уставился на девушку задумчиво.
— Что? — озадачилась: рог во лбу вырос или интерфейс исказился?
Вздохнул парень, отвернулся. Гневомир пыхтя на траве устроился, давай былинки рвать, жевать да плевать. А взгляд то на Халену, то на побратима, то в сторону. Мает думка парня, а с языка не срывается.
— Что загадочные такие? — прищурилась девушка.
— Мы это… — посмотрел на Миролюба. Тот вновь вздохнул, этот смолк. Опять сопение.
— К утру-то разродитесь? — хмыкнула воительница.
— Да ну тя, мы с сурьезным, а ты все лыбишься! — нахмурился Гневомир.
— Не-е, я серьезна как при встрече с Всевышним, честно, — приложила ладонь к груди, уверяя, и даже травинку выплюнула. — Излагай, мудрый брат Гневомир. Слухаю во все ухи.
— Мы это… — опять замялся тот, ладони от листиков отряхнул, кудри пригладил. Халена бровь выгнула, озадаченная его маятой, и обратила внимание, что на парне новая, красивая рубаха с вышивкой по обшлагам и вороту. На Миролюба покосилась — тот голову свесил, исподтишка на друзей поглядывая, порты новые на колене оглаживая. А рубаха тоже новая — зеленая, шелком на грудине шитая.
— Вы случайно, не на танцы ли меня в Вехи пригласить вздумали? — села Халена.
— Ну… это… — потер загривок Гневомир, сморщившись. Миролюб молвил, потупив взор:
— А ничего мы. Не спалось, гулять вышли.
— Ага! — обрадовался чему-то побратим.
— Мудрите, — фыркнула девушка и опять легла.
— Звезд-то, — протянул Миролюб. — Лето к закату…
— Угу. А дальше? Что хотели-то все-таки?
— Да ничё, посудачить, вечер скоротать.
— Ночь уже.
— А ты каждну ночь здеся. Чаво в тереме не спится?
— Душно.
— А-а-а. Так и нам.
— Ты, Халена, как дале жить мерекаешь? — спросил Гневомир осторожно.
— Долго и счастливо, — буркнула.
— В девках, аль в женках?
— В дружниках! — отрезала, сообразив, куда побратим клонит. Прищурилась на парня:
— А ты никак сватать меня надумал?
— А-а?… Ну-у-у…
- `Ну' сам знаешь — глупая затея.
Парень засопел, поерзал:
— Мордами знать не вышли, — бросил обиженно.
— Угу, копытами и хвостами. Пустой разговор.
— А ежели за князя?
— А он у тебя в кармане сидит, ответа ждет?
— Люба ты ему, любой ведает. Как возвернулась — скорбную ленту снял, с тебя глаз не спускает, бережить наказал люто, — тихо сказал Миролюб.
— Не доверяет он мне, вот и наказал, — усмехнулась невесело.
— Не правда твоя. В сумлениях он: сватать тебя, понятно, все едино без толку, однако ж и не просватанной оставлять — хлопот да бед не оберешся. Гонцы вона зачастили, и из десятка двое со сватами. Любодар и тот выспрашивает — что за девица в вотчине твоей завелась? Маятно то. Вот и бережит шибко, чтоб кто не снасильничал.
— Это как?
— А свезут силком али хитростью со двора, ты ж шалая, на месте усидеть не можешь.
— Ага, — подтвердил Гневомир. — За волосья да в седло.
— Эк у вас легко получается, — усмехнулась Халена. — Фантазия то. Вы на что, побратимы? Да и до волос дотянуться надо. Я кроме меча еще руки, ноги и зубы имею. Загрызу нафик! И красть меня глупо — что от этого изменится? Да и кто вздумает? Я ж по всем вашим приметам — богиня… кому скажи… Короче, персона нот-грата. Дип неприкосновенность во избежание конфликта с Богами и прочей нехитрой сущностью. Жениться на мне еще глупее — силком? Только с трупом, а некрофилов у вас я не видела. А живьем не дамся. По правде сосватать — пощечину самолюбию получить. Ответ ясен — свободен, голубь. А заставить? Как? Нож к горлу? Интересно посмотреть, кто ж сподобится? Ну, ладно, допустим. Но кто в женихи тире самоубийцы подастся? Любому галчонку в округе ясно — женихи, как и мужья, фигуры переменчивые. Сегодня есть — завтра нет. В общем как ни крути, а проблема таким образом не решается — тупик, однако. Мирослав это, кстати, понимает, потому дурью, как вы, не страдает. Нет, ну вы выдумали — свататься, защитнички!
— Ухожу я завтра, — протянул Миролюб, голову свесив. И Халена поняла, что парень не знает, вернется ли, оттого до последнего тянул, и все ж не стерпел, выдал сватовскую арию.
— Куда уходишь? Сеча намечается?
— С Мирославом навряд, но может и так сладится. Богам то ведомо, не мне…. У Любодара князья сбираются — беда округ, по-одиночке никак выходит. Роски с лютичами в сговор вошли, гургулов посекли, горцев с кряжа потеснили, на холмогоров замахиваются, росничей жгут. Все уремы ропщут — смута пришла.
Халена села, на парня серьезно уставилась:
— Мирослав сам едет?
— Да.
— И князья всех племен соберутся?
— Ну.
— Да не `ну! Кто еще о слете князей знает? Чья идея?
— Больно мне докладывают, — буркнул, отворачиваясь.
— Да все про то знают, — ответил за него Гневомир. — Мирослав слово сказал — негоже в смутное время розниться. Апосля остальные тоже порешили. Вот и сбираются. Отпор дать хотят. По Белыни-то черно от лютичей. Страха не имая озорничают, разор чинят. А роски вовсе под себя два племя подмяли, горцев в полон взять бажат. Те, что звери — силой их не подмять, так хитростью полоняют. Кланы ихние рознят, и где посулами, где наветами все предгорье забрали, князей в десничих определили и хозяйничают. Беда, Халена, не до игрищ.
— Беда, — кивнула. — Охрана-то у князей большая будет?
— Мирослав полсотни берет.
— Мало, — нахмурилась — тяжко на сердце стало. — Как бы плохого ни случилось. Сам подумай, что проще: главы всех племен собираются — взять их и срубить. А племена без князей, что тело без головы. Почему в тайне встречу не устроить, зачем в открытую-то? Глупо!
— Им видней.