— С вами я!
— И я иду, — бросила Халена, поднимаясь.
— Гнедко, в Вехи скачи, упреди Светозара, пущай украины шибче бережит, не ровен час, придет кто.
— Понял, — встал парень.
— Я в Кудесню гонца зашлю, заслоном встанем, Полесье уберегу, — заявил Купала.
— Лютобора десничим тебе оставляем, князю покои готовь, да Хангу упреди, что недужен он шибко.
— А то я на ум кривой, без тя не смерекаю! Тьфу, леший куси тя за пятку!
Все дружно вышли из терема. Малик рванул к коновязи, приказ коней седлать отдавать. Купала давай парней гонять — снаряжение готовить. Горузд засвистел как Соловей-разбойник, оглушая Халену — об общем сборе оповестил.
Все забегали, засуетились. Девушка в свой закуток побежала, куртку на плечи накинула, перевязь приладила, меч проверила, к голени один нож приладила, второй к поясному ремню. Выкатилась на крыльцо как раз, когда Гнедко на лошадь садился. Перехватила его:
— Скажи, Миролюб как? Жив ли?
— Жив, — заверил. И ударил лошадь пятками.
— Халена, что за пожар? — вырос перед ней как из-под земли Гневомир. — Что стряслось? На байдану! Ну, чего молчишь?!
— Мирослав ранен, князья попали в засаду, как я вам с Миролюбом и говорила! Предал кто-то! А на Мирослава вину свалили! Вы там в оба смотрите! Всем передай, язык за зубами, руки не распускать, но если кто слово грязное скажет…. - на ходу, стремясь сквозь толпу воинов к Ярой, сообщила девушка.
— Ужо скажет, им же и подавится! — оскалился Гневомир, мигом сообразив, что к чему. Халена покосилась на него: где жуешь, не разжуешь, а где слово скажи, он понял! Да, умом побратима не понять…
Вспрыгнула на Ярую.
— Байдану вздень сказываю! — заблажил побратим.
— Без надобности, — отрезала, выводя лошадь к воротам. А там уже Устинья с женщинами хлеба да воду дружникам раздавала, в сумы складывала. Купала горланил указы, размахивая руками. Лютабор ругался скверно во все горло, забиженный, почто его оставляют. Малик пальцы Лебедицы отнять от своей руки пытался. Та плакала горько, словно навек прощаясь.
— Свидимся, любая! Жди! — вскочил на коня.
Часа не прошло, как пять сотен дружников в полном воинском вооружении рысью рванули прочь из городища.
Глава 9
Миряне коней загоняя, поспешали на выручку. Молча неслись всадники, без отдыха. По лесу, по полям, опять по лесу — не замечая, где едут, по чьей земле. И хоть хлеба в сумах — не до еды, и хоть на жаре пить хочется — не до воды. Мысли вперед лошадей бегут, руки сильней поводья сжимают.
Утро увяло, день проскочил незаметно, вечер к ночи клонится, а они все летят.
Быстрей, быстрей — бьют копыта.
Ночь на округу легла, когда копыта по шаткому мостику застучали. Избы показались.
— Звонкая, — заметил Гневомир. — Вотчина любавичей.
— Передых!! — объявил Горузд. — Коней напоить! Самим не спать!
Халена не слезла, свалилась с седла на траву, в небо уставилась и хохотнула, представив себя сверху. Гневомир ей ведро воды принес, плеснул прямо в лицо:
— Не спать!!
— Тьфу, — с трудом села, отфыркиваясь, и забыв попенять побратиму, жадно принялась пить. Ярую поить. Гневомир каравай вытащил из сумы, разломил на две части — одну Халене, одну себе. Девушка от своей части треть взяла, остальное лошади скармливать принялась. Так и стояли обе, жуя. Гневомир захохотал:
— Ох, зрила б ты себя, воительница! Яки тетерка потрепанная!
— Это фигня, а вот окостенение всей конституции тревожит. Я ж как робот несмазанный. Как в седло сяду?
— Чаво сказанула-то? — поскреб щеку парень. — По-человечьи баить-то когда обучишься?
— После встречи с лютичами и всемирной победы добра над злом скажу.
Парень хмыкнул, к ведру с водой приложился, остатки на себя вылил, да в девушку плеснул. Утер лицо и спросил:
— Слышь, Солнцеяровна, про Миролюба что ведаешь?
— Жив, Гнедко сказал, а что как — не знаю, — отвернулась, скрывая тревогу и печаль. Да разве ее скроешь от острого взгляда влюбленного мужчины?
Развернул Гневомир ее к себе за плечи:
— А по мне плакать будешь? — спросил тихо.
— Я те поплачу! — изменилась в лице. Рявкнула, кулаком погрозив. — Я тебе устрою плачь Ярославны! Только смоги полечь! На том свете найду, убью за то второй раз, нафиг!
Дернулась, отворачиваясь. Гневомир не сдержал довольного смеха — почитай, в любви ему Халена призналась — ишь, спужалась-то как! За него! За него спужалась!!
Подхватил девушку на руки, закружил, смеясь:
— Ай, люб я тебе, Солнцеяровна! Лю-ю-у-уб!!
— Как не люб-то, дурачок такой! — легонько хлопнула ему по лбу ладошкой. — Брат ты мне, и не названный, а что ни на есть — родной!
— Ага! — заржал, вспугивая аборигенов-поселян, лошадей да насекомых.
— Сбираемся!! — пронеслось, перекрывая смех.
Гневомир Халену в седло посадил, на своего коня вспрыгнул и с блаженной улыбкой направил его в строй уходящих товарищей.
— К полудню в Славле будем. Держис, ь дщерь Солнцеярова!
— А не близко родственники у Мирослава обитают, — вздохнула девушка, занимая свое место в строю. Шли теперь тихо, давая передышку лошадям, а к зорьке опять во весь опор помчались.
Славль недаром прозвали Славлем — не городок то был — город. У стен избы простых любавичей, пахарей. За стенами терема знатных людей, старшин, десничих, воинские казармы, конюшни, кузня, пекарня. И все пространство от края и до края было заполонено разными племенами. Войска прибывали и прибывали, на постой по теремам согласно племени определялись.
Миряне, не останавливаясь, прошли мимо ворот, въехали во двор. Халена оглядывалась, пытаясь понять, где ее племя. Гневомир придерживая лошадь рядом с девушкой, посматривал вокруг, так же, выискивая своих.
У избы за коновязью трое здоровеных мужчин с голыми торсами — все загорелые, длинноволосые, с черными браслетами на запястьях. Лица каменные, взгляды тяжелые — сидят, как истуканы, на приехавших смотрят. Халена поежилась: таких малым составом выстави — враги лишь от их вида и взгляда побегут.
— Кто это? — спросила.
Гневомир посмотрел:
— А, и горцы здесь, — опять отвернулся, своих высматривая.
— А эти? — толкнула его, кивая на группу хмурых мужчин с заплетенными косичками у левого виска. — В мехах в такую жару!
— Это беличи. Не вздумай задираться. У них по вере, ежели женщина не робка да не хила, счастье в дом. Да куды счастье — все разом, почитай. Скрадут гилем. Они ужо Мирославу челом били за тебя, мехов навезли, сроду столько не видывал — две телеги! Гляди, уставился! Тьфу! Я те очи-то помозолю! Токмо подберись!… Слышь, Халена, от меня ни на шаг! Вона еще до тебя охочие — ручане, мать их речную, злыдню! А баили, кончились ручане! Вот плетут незнамо что!
— Где ручане?
— Вона у плетня гуртом. Дальний терем. Ну, зришь, что ль?
— Ну, — приложила ладонь ко лбу, чтоб солнце глаза не слепило и увидела стройных мужчин, гибких и востроглазых. На крепких не по комплекции шеях виднелись темные ленты с круглыми подвесками. Странные. И не просто сидят воины, как другие, в ожидании, а играют азартно, и очень похоже что в карты! Н-да-а…
Влево посмотрела: хмурые круглолицые мужчины с серьгами в правом ухе. Волосы длинные, черные, и сами черны, коренасты, вида неприступного.
— Куделы. Тож подальше держись. Они сроду до недожерных охочи. Узрят, проходу не дадут. Девки у них, что бочки…
Халена скривилась: может паранджу смастерить или забрало сковать?
Гурт воинов в зеленых безрукавках озоровал, сходясь меж собой, буграми мышц играя.
Один молодой, безусый, в отличие от остальных, Халену увидел, уставился, не мигая, забыв о забаве. Его толкнули. Он схватил толкнувшего, пихнул от себя, продолжая смотреть в глаза девушке. Халена зубами клацнула — отстань!