"Прости меня, глупую, своевольную, дерзкую. Прости меня, окаянную. Не хочу, а жгу. Не желаю боли твоей, слез твоих.
— Да ладно, госпожа, что до чувств тебе шута….
И прикасаются теплые, мягкие губы до губ его, обвивают тонкие руки шею. И поцелуй ее — глотком вольного воздуха, крылом гордой птицы поднимает ввысь, кружит голову, обернувшись колдовством полета.
И звучит, вторя шороху океана, вторя пронзительной песне волн, крикам чаек….
— Ты не шут! Ты возлюбленный мой!
— Забери любовь свою, госпожа. Дай мне волю. Ходить по земле, пить воздух, любить. Отдай всех, кого отняла.
И загорается зарево в очах, такое знакомое зарево, меняются, изменяясь черты. Строг лик и полон червонного, звонкого, гулкого золота.
"Жадный ты! Все тебе мало! Голос дала, что камни плакать заставлял. Любовь женщин, дружбу мужчин. Сына дала, продолжение рода. То о чем мечтал, зная — не сбудется никогда".
И вновь касается щеки ее рука. Гладят кожу ее точеные, чуткие пальчики. Нежные пальчики, что так сильны. Из этих рук, из этих объятий не выскользнуть. Они держат крепко, прорастая в плоть и кости…. Нет крепче объятий, чем объятья ветреной своевольной Фортуны.
И кружат в неведомо когда начатом танце они, двое. Кружат по самой кромке земли, моря и неба, верша явь сегодня и облик завтра. Человек и Судьба. Нет красивее, нет страстней танца. Влюбленная девочка и стремящийся покинуть ее мужчина…. Взрывают ноги прибрежный песок, и брызги воды взметаются из-под ступней. И не видит он, как на горизонте, там, где кончаются море и небо, встает темная стена бешеного вала цунами, грозя налететь, нахлынуть, ворвавшись на берег разметать весь мир, превратив сияющую равнину в зловонное болото.
И сковывает сердце страх. Сжимает каменной лапой. Как устоять против силы безумствующего океана жизни? Как устоять?
Короткий сон, но тягостный, сошедший так же нежданно, как навалился — мигом одним. И все так же подмигивает искорками из выси реки солнце. И все так же кружит ветерок, играет с кронами деревьев, но разорван покой.
И неясная тревога не дает покоя, толкает, гонит вперед, в деловую суету, в толчею проспектов, в каменные джунгли Аято. Дел — на миллионы! Не время спать, не время предаваться раздумьям.
Найти агента, купить корабль. Между делом изучить спрос и предложение, все тенденции сотен экономик разных планет. Найти и хорошего осведомителя. Небезопасен путь в секторах Лиги — пасут вольных торговцев военные патрули, вылавливают в пространстве. Блюдут свои интересы. И пусть не Стратеги, но все же. Потерять один корабль и то радости мало. Слишком мало их осталось у Оллами, что б позволить себе потерять хоть один.
И, разнесенная молвой, несет толпа поразительную новость — неслыханную, страшную — нет больше одной из колоний Лиги. Потерян Вэйян.
Поджимаются изумительно очерченные губы, хмурится лоб, а в глазах — с упорством отчаяния — мятежность.
"Мы еще решим кто — кого, господин мой. Мы еще померяемся силой".
И только к позднему вечеру, когда звезды пригоршнями просыпались в глубокое небо, принесли ноги в дом на берегу полноводной широкой реки.
Тихо вошел, словно не туфли на каблуках были обуты на ноги, а мягкие тапочки, не рождая малейшего звука, поднялся на второй этаж, в гостиную.
Горели свечи, и шла игра. Играли по маленькой, пили сладкое вино. Метались по потолку причудливые тени. И взволнованно И просяще, и гневно звучали голоса. Непримиримые враги под крышей одного дома.
— Я не самоубийца, Гай, — вибрирует натянутой струной в полумраке глубокий и не терпящий возражений голос Хаттами. — Много в этом мире я успел повидать. Многое испытать. И навлечь на себя гнев собак Иллнуанари. Но со Стратегами не желаю иметь ничего общего. Пусть Пайше выметается на все четыре стороны! И эту рэанскую шалаву, я не собираюсь везти туда, куда ей угодно. Пусть ищет другой транспорт, другую Гильдию и других дураков! Ясно?!
Идет пятнами румянец по лицу Фориэ, блестят глаза. Неудача. Вновь и вновь — неудача. Да, Хаттами тот камушек, о который легко обломать зубы. Неудобен и жесток, не характер — кремешок.
— Ах, не кипятись, Хаттами, — негромко произнесенные слова взлетают к потолку, и, отражаясь, падают осколками на плечи сидящих за столом. — Не спеши отказывать. Неужели ты выдворишь из дома мою приятельницу и дашь пинка под зад неплохому пилоту, только за то, что они имели глупость когда-то связаться с Стратегами?
— Дагги? Да где ж тебя носило, чертов фигляр?
— Еще скажи, что волновался….
Да-Деган легко пожал плечами, усмехнулся, посмотрел в взволнованное лицо контрабандиста, отмечая недовольство и тревогу, оставившую свой след.
— И! Да!
— Я решал твои проблемы, точнее проблемы Оллами, мой друг. Кажется, в этом доме меня держат только для этого.
— Ты исчез два месяца назад….
— Как видишь, не бесследно.
— Чертов кутила, да где же ты был?! Что за вид? Что за облик?
— В столице Ужаса, за краем Света не ласковы к нищим, хозяин….
Поднявшись на ноги с грацией кошки, мягким шагом Да-Деган приблизился к столу. Усмехнувшись, посмотрел на карты в руках Фориэ и Хаттами. С подобным раскладом и свечей не оправдать.
А из глаз Хаттами смотрит не интерес, но удивленный ужас, вопрос, перемешанный с благоговением и злостью. Гремучая смесь, — того глади, рванет, не нужно и искры.
— Иллнуанари оставят вас в покое, — произнес, не повышая голоса. — Не могу сказать о прощении, но хотя бы отсрочку я вырывал, а там…. Как рассудит Судьба….
21
— Цена вопроса?
— Цена вопроса, друг мой, — Вэйян!
Маслянисто мерцают свечи, отражаясь в зеркалах, и кружит туманами подступающее утро. Запах фиалок и запах апельсинов щекочет нюх. Прошивает широкими стежками одеяние отступающей ночи короткий дождь.
Сброшены сияющие шелка. Мешковатый, уютный халат лег на плечи, обнимает теплом, согревая иззябшее тело.
Странно видеть страх в глазах Хаттами. И неприятие и грусть.
— Зачем ты сделал это? Уж лучше б Хозяин разорил меня. Я признателен тебе, Дагги, но право же, зря…
— Может и зря…. Только я замахнулся на большее, Хаттами. Анамгимар должен будет принести Хозяину в зубах камушки Аюми. И на все у него чуть меньше полугода. Не принесет — Иллнуанари станет моей. Мне б только получить эту Гильдию в руки!
Вздох, взяв в руки пузатую бутыль льет вино в бокалы Хаттами. Дрожит рука.
— Твое здоровье, Дагги!
— Твое, Хаттами!
Вино, сладкое, как компотик. Обманное. Не чувствуешь хмеля, покуда не свалит под стол. В сладости легкие оттенки горечи — то ли полынь, то ли вкус недоспевших ягод. А на душе с каждым глотком все светлей и пронзительней. "Поцелуи Ветра". Не вино — сама песня. Кружит голову, исцеляет душу. Не вино — амброзия, дар богов. Застывший рубиновой влагою обернулись солнечный свет и пляски саламандр.
Лишь в одном месте Вселенной зрел виноград, набирая ту силу, что могла окрылять. Лишь на склонах одной из миллиардов гор стелились серебряные травы, что дарили пронзительность песни букету вина.
Форэтмэ.
Четыре года, как в безумии бунта, заброшены виноградники. Четыре года сладкий сок свертывается на черной земле, подобно каплям крови.
— Я прошу, не гони Стратегов, — тихая просьба. И нет уверенности ни в чем.
— Хозяин с меня голову снимет!
— С коих пор ты покорен Хозяину? Разве ты служишь ему, Хаттами? Разве ты из его собак? Стратеги всегда платили щедро за помощь. С ними можно договорится. Прижми Пайше, узнай, что они от вас хотят.
— И так знаю. Фориэ, окаянная баба в открытую предлагала! Перевести флот Разведки на Раст-Танхам, якобы перейдя под юрисдикцию одной из Гильдий.
— Тебе не нужны корабли?
— Они согнут Оллами, поставят на колени!
— У Стратегов пилоты! У них корабли! Встанешь на ноги!!!
— Да пошли б они!
— Вспомни Вэйян. Хоть из-за признательности….