— Ну... нет, судя по тому, как ты все объяснила, ты бы не лежала поперек кровати в одной футболке и трусиках, и мне нравится есть пиццу, наблюдая, как ты лежишь поперек кровати в одной футболке и трусиках, — ответил Майк.
Я снова ухмыльнулась и шутливо спросила:
— Ты хочешь сказать, что пришел сюда в надежде залезть ко мне в трусики?
Он ухмыльнулся в ответ и ответил:
— Нет, я пришел сюда, чтобы надрать тебе задницу и разобраться с твоим дерьмом. Потискать твою задницу было просто удачей.
На этом настала моя очередь расхохотаться, и когда я закончила, задалась вопросом, выглядело ли мое лицо таким же восхищенным, как выражение улыбающегося лица Майка, пока он наблюдал за мной.
Мой смех стих, но я выдержала его взгляд, прошептав:
— Спасибо.
— За что, дорогая?
— Что заставил меня рассмеяться, мне хорошо по-настоящему, несмотря на всего четыре дня после смерти брата.
Свет погас в его глазах, но они оставались теплыми, он бросил свой недоеденный кусок пиццы в коробку и мягко приказал:
— Иди сюда, Дасти.
Я бросила свой недоеденный кусок в коробку, взяла бутылку и стала двигаться к нему. Он забрал мою бутылку, протянул руку и поставил ее рядом со своей на тумбочку, затем повернулся ко мне. Положив руки мне на бедра, он усадил меня верхом на себя, и когда я устроила свою задницу на его коленях, он оставил свои рука у меня на бедрах. Я положила свою руку ему на верхнюю часть живота.
И посмотрела на него сверху вниз.
Он смотрел на меня снизу вверх.
— Дэррин гордился тобой, — произнес он, все еще мягко.
— Я знаю, — ответила я ему. — Он был хорошим мужем, хорошим отцом, хорошим братом, и я гордилась им.
— Ты всегда будешь знать, что он гордился тобой, и у тебя имеется множество воспоминаний о нем.
— Знаю.
— У тебя есть хорошая работа, ты сможешь помогать его сыновьям.
Я сделала прерывистый вдох.
Затем повторила:
— Знаю.
— Сосредоточься на этом.
Я кивнула.
Он продолжал смотреть на меня, потом глубоко вздохнул.
Затем заговорил снова.
— Ты права, Ангел, жизнь полна неудач. Но иногда все налаживается. И что бы ни привело меня сюда, это означает, что у меня появилась возможность побыть сегодня вечером с тобой после похорон. Возможно, черт побери, подтолкнули меня и другие мысли найти тебя, но, сделаешь ты мне минет мирового класса или нет, я рад, что сейчас здесь.
Я почувствовала, как слезы подступают к горлу, но все же выдавила из себя:
— Я тоже, — прежде чем наклонилась, быстро поцеловала его, Майк обхватил меня двумя руками.
Я проглотила слезы, Майк внимательно смотрел на меня, а потом тихо сказал:
— Со мной все будет нормально, никуда не денусь, но тебе не нужно сдерживаться, вытащи это дерьмо из себя.
— Спасибо, малыш, но я уже четыре дня плачу навзрыд, так что решила себя все же сдерживать. Я плакала, когда мама и папа встречали меня в аэропорту. Заплакала, когда увидела Ронду. Плакала, когда увидела мальчиков. И я плакала после своей громкой тирады, когда ты пришел сюда. Мне разрешено только три раза в день. Я уже превысила свою норму.
— Я никому не скажу, что ты превысила, и ты не скажешь. — Говорил он все еще тихо, а руки крепче обняли меня.
Я опустила голову, уткнулась лицом ему в шею и завела руки ему за спину, обняв так, как он обнимал меня. И проделывала я это с благодарностью Богу за то, что он не только сотворил Майка Хейнса хорошего парня, но и сохранил его за все эти годы таким.
— Расскажи мне о своих детях, — пробормотала я, не поднимая головы.
Майк понял, что я хочу сменить тему, и, поскольку он был хорошим парнем, он тут же поддался.
— Ноу — шестнадцать, почти семнадцать. Он увлекается музыкой. Играет на барабанах, гитаре и клавишных. Самоучка. У него хорошо получается. Они репетируют в гараже, можно сказать, что у него есть гаражная группа, так же он играет в баскетбол. Он высокий, симпатичный парень и хорошо играет в баскетбол, большинство девочек в старших классах думают, что он второе пришествие. Наш домашний телефон звонит бесконечно, я уже перестал отвечать и даже не утруждаю себя прослушиванием сообщений голосовой почты, потому что все они начинаются — «Ноу… (No (ноу) — нет. — прим. Пер.)
— Ноу? — Спросила я.
— Ноу на самом деле Джонас. До пятнадцати лет именно так мы его и звали. Затем он заявил, что будет Ноу. Решил, что это круто, не откликается, когда обращаешься к нему по имени. Думаю, что это скоро пройдет, это безвредное чудачество, поэтому называю его как он хочет. Его мать это раздражает, она считает это по-детски смешным, поэтому отказывается его так называть. Также при любой возможности она заявляет ему, что ее это раздражает, так как по-детски смешно. К счастью, он проводит с ней всего четыре дня в месяц, поэтому смирился, что она называет его настоящим именем.