Взгляд Майка расфокусировался на корзине.
Но его губы улыбались.
* * *
— Таааак, — Рис, сидевший перед Фином на Блейзе, произнесла, но больше ничего не сказала.
— Что? — спросил Фин, осторожно ведя лошадь между рядами кукурузы, направляясь к ручью и маленькому пруду.
— Как ты относишься к тому, что папа и Дасти поженятся?
Мистер Хейнс сообщил Риси и Ноу до того, как она пришла к Фину.
Риси сразу же рассказала Фину, как только вошла.
И Фин подумал, что это круто.
— Круто, — ответил он и услышал ее тихое хихиканье, даже почувствовал его своим телом.
— Я тоже так думаю, — согласилась она. — И Дасти уже попросила меня быть подружкой невесты.
Риси хорошо будет смотреться в платье подружки невесты.
С другой стороны, Риси хорошо будет смотреться во всем.
Но этого он не сказал.
Вместо этого пробормотал:
— Круто.
Она замолчала, пока они медленно пробирались сквозь низкие заросли кукурузы.
Затем объявила:
— Я получила разрешение на обучение.
— Знаю, детка, — ответил он.
Она повернулась в седле и посмотрела на него, ухмыляясь.
Фин посмотрел на нее сверху вниз, не улыбаясь, просто впитывая ее улыбку.
Клянусь Богом, она была прекрасна.
— Хочешь учить меня водить машину? — спросила она, и на это Фин ухмыльнулся в ответ.
Потом сказал:
— Ага.
— Круто, — пробормотала она и снова повернулась лицом вперед.
Хватка Фина на ее животе усилилась. Затем кукурузное поле перешло в грунтовую дорогу, которая вела к ручью. Поэтому он прижался к ней грудью, прижал еще крепче и коснулся пятками боков Блейза.
Они помчались, ветер обдувал лица, волосы Рис касались его шеи и подбородка, солнце Индианы обжигало жаркими лучами, было жарко и душно.
Идеальный день. Ничто не могло быть более совершенным. Ничто. Нигде.
Не Лондон. Не Париж. Не Шангри-Ла.
Нигде.
Ничто.
Только на его ферме.
В Индиане.
* * *
Кларисса сосредоточилась, не уверенная следует ли ей говорить, но решила, что если она собралась, то сейчас самое подходящее время.
Она могла наклонить голову, и никто бы не увидел ее эмоций.
Поэтому, нанося на ногти Дасти потрясающий темно-бордовый лак, который ее мама подарила Дасти, она пробормотала:
— Люблю тебя, Дасти.
Она не сводила глаз с пальцев Дасти и продолжала водить кисточкой.
Затем услышала сладкий, музыкальный голос Дасти:
— Я тоже люблю тебя, Риси.
Ей нравилось, когда Дасти называла ее Риси.
Ей нравилось, что Дасти любила ее.
Она любила все эти «ей нравилось».
Она улыбнулась ногтям Дасти и продолжила их красить.
И поскольку она красила ногти Дасти, то не замечала Фина, лежащего, вытянувшись рядом со своей тетей, подняв согнутые в локтях руки, положив на них голову, скрестив лодыжки, повернув голову на подушке и улыбаясь Дасти.
И еще она не замечала улыбку Дасти в ответ.
И еще не замечала Ноу, который сидел, скрестив ноги, в конце кровати напротив Клариссы с гитарой на коленях, рассеянно что-то бренчал, смотрел на Фина и закатывал глаза. Но он делал это, будучи придурком, потому что тоже улыбался.
И последнее, что она не замечала, как ее отец вошел и остановился как вкопанный в дверях.
Но даже если бы она увидела его, она бы понятия не имела, что он впервые подумал, что эта большая, смехотворно дорогая кровать стоит каждого гребаного пенни.
* * *
— Таааак, — протянула я, и глаза Майка переместились с книги, которую он держал открытой на подушке рядом со мной, на меня.
— Что? — спросил он, когда я больше ничего не сказала.
— Дебби звонила сегодня, — объявила я, затем увидела, как глаза Майка вспыхнули, а губы сжались.
— Скажи мне, что ты не ответила на ее гребаный звонок, — прорычал он.
— Она была настойчива, — сказала я ему то, что он уже знал.
— Извини, дорогая, но она не может начинать играть преданную сестру после того, как тебя ранили, и она была сукой с тобой тридцать восемь лет, а сейчас в ней видите ли проснулась любящая и заботливая сестра. Она должна покаяться. И я не появлюсь, если ты пригласишь ее на свадьбу.
Я подавила смешок и сообщила:
— Я не ответила. Она только что звонила. Я не отвечаю.
— И не начинай.
Я отвела взгляд, скользнув рукой по шерсти Лейлы, размышляя вслух:
— Это, вероятно, выводит ее из себя, что я не отвечаю на ее звонки, и дает ей еще один повод ненавидеть меня.
— Я бы не удивился, если она воспринимает это именно так. В этом и есть настоящая Дебби.
Мой взгляд вернулся к Майку, он все еще смотрел на меня, его книга все еще лежала открытой на подушке, голова на согнутой руке, его грудь была обнажена и великолепна (так как было время ложиться спать, и мы приготовились ко сну), но его глаза были злыми.