Инэрис терпеть не могла, когда рядом кто-то спит. Атмосфера пропотевшей за ночь комнаты давила на неё, хотелось поскорее уйти, сменить обстановку. И даже прикрыв в дверь спальню она не могла отделаться от тягостного чувства.
Нолан всегда спал до полудня, а в особо тяжких случаях до двух и даже четырёх часов дня. У него, как и у Исы, был ненормированный рабочий день, и по каким-то загадочным причинам он всегда перетекал в ненормированную рабочую ночь. Иса не могла этого понять. Если бы её собственная работа не зависела от обстоятельств, от необходимостей организовывать слежки, проводить встречи и ночные вылазки… одним словом, от графика работы разного рода «объектов»… если бы не это, она однозначно предпочла бы работать по утрам.
С её точки зрения у Нолана возможность выбирать была, но его работа всё равно неуклонно сползала в ночь, а время сна основательно заползало на день. Спящий Нолан раздражал, и, хотя Инэрис накануне сказала правду – квартира изначально выбиралась и готовилась только для неё – чтобы избежать депрессии приходилось покидать её, спускаться вниз, хотя бы вот сюда. Сидеть за столиком у окна и подолгу глядеть, как проносятся мимо автомобили, льёт дождь или падают на серый асфальт белые хлопья снега. В тот день снега ещё не было, но небо уже явно подумывало им разразиться. Одного вида на пальто прохожих, раздуваемые ветром, хватало, чтобы замёрзнуть. Можно было вернуться домой и согреться, надев тёплый свитер – но Инэрис никак не могла избавиться от этого неприятного чувства «спящего Нолана», даже несмотря на то, что никакого Нолана в квартире уже не было.
В этот раз она сама легла слишком поздно. Дезмонд ушёл далеко заполночь, а Иса всё ещё хотела изучить раздобытую на дне рукопись. Это казалось ей даже более важным, чем поиск материалов по Анрею и Калену, но всерьёз заняться не получилось ни тем, ни другим. Витиеватая манера выражаться, которую использовал автор рукописи, требовала не только идеального знания мёртвого языка, по которому не сохранилось ни одного разговорника, но и свободного владения мифологическими образами периода ранней империи. То, что Инэрис сумела прочитать, подозрительно напоминало ей катраны Книги Звёзд, которые зачастую можно было истолковывать с противоположными значениями. К тому же текст начинался с середины, и это никак не облегчало задачу. Если бы Инэрис знала, с чем имеет дело, у неё было бы куда больше шансов разобраться в написанном, но тут дело входило в замкнутый круг – потому что чтобы понять это, нужно было прочитать хотя бы часть.
Она так и уснула на кухонном диване и за ночь бумаги сползли из её рук на пол. Проснувшись и обнаружив это, Инэрис запаниковала – боялась, что письмена двухтысячелетней давности рассыплются в прах. Однако, подняв их, с удивлением обнаружила, что они куда прочнее, чем кажутся на вид.
Чувствуя, что не может больше находиться в духоте квартиры, она оставила рукопись на диване и спустилась вниз, но теперь, невыспавшаяся и усталая после бурного подводного спуска, никак не могла сосредоточиться ни на одной из нависших над ней проблем. Мысли плавно перетекали от рукописи к Дезмонду и его не столько внезапным, сколько напрягающим признаниям… От Дезмонда – к Нолану, который так и не дал о себе знать. От Нолана они возвращались к Джону, к официальной миссии, которую тоже стоило бы сегодня обсудить с командой, а затем и к неофициальной, той, что была связана с появлением на Земле её старых знакомых. Потом они снова возвращались к рукописи и к поискам способа определить, что это за документ. На этом месте Инэрис вспоминала об Авроре, спящей на дне, потому что по всему выходило, что она об этих пергаментах знает больше всех.
Авроре Инэрис не доверяла. Она не хотела признаваться себе в этом, но в глубине души она наставницы ещё и боялась. Аврора была одним из тех немногих людей, кто имел над ней власть и мог бы причинить ей вред. Инэрис знала, что для этого бывшей владычице не обязательно потрубуются меч или бластер, её поразительная способность управлять людьми не зависела от времён и официальных титулов. Если бы Инэрис спросили, хочет ли она снова подчиняться Авроре, она почти точно ответила бы: «Нет». Она давно переросла тот возраст, в котором нуждаются в наставниках и чужих целях, её вполне устраивали свои, найти бы средства, чтобы их воплотить…
И при всём при этом Инэрис не хотела Авроре смерти. Ей становилось горько при мысли о том, что криокамеру, возможно, всё-таки не удастся отключить. Она мучительно хотела увидеться с женщиной, заменившей ей мать, ещё раз. Слишком о многом хотела ей рассказать и ещё о большем спросить. И где-то в глубине души трепыхалась подленькая и неприятная надежда, что Аврора знает, что делать. И что, если Аврора проснётся, всё станет гораздо проще.
Чем больше Инэрис думала об этом, тем больше ей хотелось достать со дна холодильник, но в её руках всё ещё не было необходимых ресурсов – ни материальных, ни технологических. А значит, деваться было некуда, нужно было рассмотреть со всех сторон перспективы сотрудничества с обоими орденами и сделать выбор.
Анрей был Инэрис неприятен. И в то же время он, как и Кален, представлял людей, всегда служивших Империи и бывших её союзниками. Не говоря уже о том, что ей просто хотелось повидать старого друга ещё раз.
Дезмонд вызывал у неё опаску. Не только потому, что за ним стоял человек, получивший в истории прозвище Великого Предателя. Человек, чьё желание заполучить тело Авроры выглядело более чем подозрительно, учитывая, что столетия назад именно он пытался лишить её власти, и именно он выступал главным врагом всего, что она хотела построить.
Теперь, после ночного разговора, Инэрис нервировала перспектива того, что за помощь Дезмонд может попросить определённую цену, не имевшую никакого отношения к их работе. Не то чтобы Инэрис отказалась бы её заплатить… Аврора всегда учила, что личное пространство – одна из тех вещей, которые возможно придётся принести в жертву своему долгу. Но мысль о том, чтобы разделить с Дезмондом постель в обмен на помощь всё равно отчего-то была неприятна – и Инэрис даже себе не могла объяснить, почему так.
Отставив в сторону чашку она достала коммуникатор. Подобные приборы, изготовленные для элиты империи, имели автономные источники питания, позволявшие компьютеру работать едва ли не вечно. На мгновение Инэрис подумала о том, что тот, кто добрался бы до компьютеров колонии, погребённой на дне океана, узнал бы много нового – возможно, слишком много. И от того выбор, который предстояло сделать, становился ещё более важным. Тут же отогнала эту мысль и сосоредоточилась на приборе, который ни разу не включала с тех пор, как он попался ей в руки.
Дезмонд почему-то так и не спросил о нём. Как будто и не надеялся на связь – или напротив, как будто это не имело для него никакого значения. Включать его она не стала, просто повертела в руках, засчитав как ещё одну карту в своей колоде – возможность связаться с ним без ведома Джона или любых других наблюдателей со стороны Земли.
Разглядывая его серебристый корпус Инэрис не заметила, как прильнула виском к оконному стеклу и задремала. Вопреки обыкновению ей снились не горящие корабли, а морское дно. Каменные залы и гранитные плиты, прегрдившие путь к выходу. И ещё почему-то руки Дезмонда на её собственном теле.
Ощущение приближающейся опасности вырвало из грёзы внезапно и безжалостно.
Распахнув глаза Инэрис на мгновение подумала, что всё ещё спит, а в следующую секунду прокляла себя за непростительную оплошность и первым делом поспешила спрятать коммуникатор в складках лежащего на соседнем стуле плаща.
- Кален? – осторожно спросила она.
Впрочем, ошибки быть не могло. Перед ней сидел именно он.
Кален Фэроу, коротко стриженный, с красивым по арийски лицом, с высокими скулами и твёрдым подбородком и бледно-серыми глазами, потухшими, как сумерки отражённые от асфальта.
- Рад тебя видеть, - ответил сидевший перед ней мужчина. Впрочем, в голосе его не было ни радости, ни каких либо других эмоций. Он был таким же потухшим, как и спокойные серые глаза.