Клара закрывает глаза. Минутная пауза.
— Позже, когда Луна вырастет, я оставлю профессию адвоката и буду что-то делать своими руками, — добавляет она. — Мне бы хотелось делать мебель, работать по дереву. Это солидно.
В этот момент я понимаю, что она проживет больше тридцати семи лет.
Бассейн в Шампере
Скоро уже будет полтора километра, как я плыву. Дышать все труднее, мускулы горят, еще чуть-чуть, и я лопну, но мне все равно, лишь бы мои близкие пришли в восторг от моих спортивных достижений. Мне нужна цель на ближайшие годы. Мне хочется в потусторонний мир: вернуться к истокам человечества, к существам, покрытым чешуей или густым мехом, беспощадно жестоким, способным выжить при экстремальной температуре и обратить в бегство буйволов-мутантов, только лишь испуская громкие крики.
Я толкаю мальчишку, который пересекает мою дорожку без предупреждения. Любопытно, у меня создается впечатление, что он плавает, как бревно. Инструктор по плаванию (это женщина, напоминающая пловчих из Восточной Германии после падения Берлинской стены) отчитывает неосторожного нарушителя. Я, кажется, приглянулся хозяйке бассейна. Теперь каждый раз, проплывая перед ее постом наблюдения, я привношу в свои движения спортивную злость и стараюсь выглядеть заинтересованным парнем.
Приблизившись к краю бассейна, делаю кувырок, чтобы продолжить свои подвиги. Выдыхая, издаю стон, похожий на предвестие оргазма. Обдаю водой двух испуганных беременных женщин на соседней дорожке. Они отчаянно бьют ногами по воде, стараясь победить неминуемо подступающий целлюлит. Их круглые животы шокируют меня. Мне хочется, чтобы эти водные мамаши взяли меня в свою утробу и покормили бы своим молоком. Ведь я такой трогательный младенец. К тому же я умею хорошо сосать молоко.
Пауза. Восстанавливаю дыхание. Руками ухватился за бортик бассейна, возвращаюсь к действительности.
— Привет, как дела?
— А, это ты? Привет.
Изабель садится на борт бассейна и погружает ноги в воду. Она такая же, как и прежде, но и немного другая. Изменения не заметить невооруженным взглядом. Они микроскопические. С ней какой-то тип совершенно неопределенного вида; он сразу мне не нравится.
— Ты сюда часто приходишь? — спрашивает она.
— Да, иногда. Я здесь расслабляюсь.
— Слушай, ты как-то раздался!
— Ты находишь?
— Тебе так лучше.
В то время как я краснею от удовлетворения, она рисует круги на воде — на ноги нанесен защитный слой крема против хлорки — и поясняет:
— Я больше не пишу книгу «Дитя народа», решила перейти сразу к экранизации. Я убедила своего мужа пойти на эту авантюру. Он нашел мне продюсера и сценариста. Мы двигаемся вперед семимильными шагами и скоро приступим к озвучению. Это изумительно, уверяю тебя.
Совсем не глупо со стороны ее мужа «нефтяника». Финансируя капризы своей строптивой принцессы, он все держит под контролем.
— Счастлива была тебя повидать, — говорит Изабель. — На днях созвонимся?
— Хорошо.
Она выпрямляется, ныряет, грациозно, по-спортивному, как это сделала бы героиня романов Скотта Фицджеральда, отдыхающая на Ривьере. Ее спутник, постоянный телохранитель, собачонка на побегушках, потенциальный любовник, с подозрением на меня смотрит. Нет, приятель, я не стану развлекаться с твоей сиреной, играя с ней в прятки в бассейне.
За обеденным столом
Теперь Луна сама может сидеть на высоком стуле благодаря двум подушкам, подложенным под ягодицы. Я приготовил для нее настоящий пир. Встав сегодня рано, в пять часов утра, я стал размышлять о том, что бы приготовить на ужин для нас двоих. К полудню у меня еще не было ни одной дельной мысли в голове. А потом появилась замечательная идея: овощное пюре и ломтик ветчины для малышки; мексиканский салат из банки и рыба в панировке для меня. Апельсиновый сок в качестве лучшего французского вина (выжатый из фруктов, привезенных из Южной Африки). Букетик фиалок также поможет оживить наш стол.
После дня, проведенного в метро, и посещения театра кукол мы, наконец, вдвоем. Чудесная постмодернистская пара.
Луна уронила вилку. Я поднимаю вилку с пола, иду на кухню и приношу другую, совершенно чистую. Мое блюдо остыло (в любом случае я не люблю рыбу, просто мне понравилась упаковка), но у меня тепло на сердце, поскольку моя дочка получает удовольствие. Кстати, сколько раз в жизни я ронял вилку? Мой отец всегда был рассеян. Я — тоже. Луна, кажется, идет по той же дорожке. Подражание или атавизм? Однажды, в четырнадцать лет, когда мысли носились неизвестно где, я поставил свои ботинки в холодильник. Моя мать рассмеялась, обнаружив мой «подвиг». Все в семье стали шутить и приплясывать. Это походило на праздник языческого племени.