До перестройки уральский медный промышленный регион был единым целым по экономическим связям. В 1990 г. все изменилось коренным образом. На Урале не нашлось достаточно мощной фигуры, чтобы объединить всю отрасль в РАО. Заводской менеджмент был заражен местечковым эгоизмом и иллюзиями процветания в одиночку. Началась атомизации медной промышленности региона.
В Свердловской области очень быстро криминал подминает под себя промышленный потенциал области. В конце 1980-х — начале 1990-х заводы обрастают кооперативами, через которые красные директора пропускают доходные экспортные схемы Эти кооперативы быстро оседлал криминалитет: «синие», «спортсмены», «беспредельщики». Конкуренция среди бандитов была беспрецедентная по сравнению с остальными территориями страны.
Только приватизация, которая хоть и проходила «как всегда», дала возможность, пусть не сразу, с большими трудностями, после бесконечных относительно мирных переделов собственности и откровенных вооруженных захватов предприятии, перехватов контроля над управлением и финансовыми потоками, череды банкротств сделать металлургические предприятия «зоной, свободной от криминала». Парадокс, по это так. От бандитов, которых развели красные директора, отбился только хозяин. Причина проста: никто не хочет делиться своим.
Эдуарду Росселю по большому счету повезло. То, что ему приходилось постоянно изворачиваться не только между различными интересами своих партайгеноссе из «Преображения Урала», которые привели его к власти, но и между интересами трех мощных промышленных групп области, выковало из него неординарного политика, который может позволить себе быть независимым и держать область под своим контролем. Результат: в настоящее время в области криминал выше бензоколонки не пасется.
До 1995 г. основные пакеты акций медных предприятий принадлежат банкам. После — ситуация кардинально меняется. Окрепший менеджмент начинает прибирать заводы, выкупая акции у банков и трудовых коллективов. Банки с удовольствием избавляются от «мертвых» активов, которые нахватали от жадности во время приватизации и теперь не знали, что с ними делать. Ликвидность этих активов тогда была близка к нулю.
К тому же к середине 1990-х на многих предприятиях произошла смена директората. К власти пришли лидеры новой формации. В 1995 г. на УЭМ гендиректором избирают Андрея Козицына.
Это было время тяжелой борьбы за комбинат. На контроль за УЭМ претендовал Александр Вольхин, гендиректор КМЭЗ, который сумел в 1992 г. отложиться от УЭМ. И не только сделать завод самостоятельным юридическим лицом, но и перебить у УЭМ сужающийся рынок медной фольги. Вместо нее УЭМ стал выпускать радиаторную ленту. Также КМЭЗ, прекратив поставки шлама на аффинажное производство УЭМ, сам стал выплавлять золото и серебро.
У Вольхина была мощная административная поддержка, как в Челябинске, так и в Москве, где вице-премьером по экономике стал выходец из Челябинска Виктор Христенко. Козицын тогда не мог похвастаться московскими связями, да и с окружением губернатора не все складывалось гладко.
Вольхин агрессивно работал на опережение, имея целью объединение обоих центров производства рафинированной меди на Урале — единственного экспортного ресурса отрасли. Мысль простая: за долю дохода с конечной продукции остальная технологическая цепочка медной промышленности сама будет работать на него.
С другой стороны к УЭМу с целью поглощения подбирался гендиректор Гайского ГОКа (Оренбургская обл., 2-е место в России по запасам меди) Искандар Махмудов. Но если Вольхин хотел подмять под себя отрасль контролем над конечным продуктом, то коронным номером Махмудова был контроль над сырьем. Методика захвата: отсечение завода-жертвы от сырья с одновременной скупкой его кредиторки.
Битву за контроль над медной промышленностью Урала Вольхин начал с борьбы за информацию. Ему почти удалось перекупить у «Менатепа» 56 % акций екатеринбургского научно-проектного института «Унипромедь», который находился в доверительном управлении у УЭМ. (У «Менатепа» тогда было 27 % акций УЭМа.) Институт работал со всеми предприятиями медной промышленности Урала и обладал уникальной базой данных о них. Если бы Вольхину удалось поглотить институт, то он бы знал о своих конкурентах все. На фоне обострения конкурентной борьбы такой информационный ресурс становился незаменимым. Кроме того, институт был рентабельным предприятием: зарабатывал 2–3 миллиарда рублей в год, а горные предприятия расплачивались с институтом рудой. В условиях сырьевого голода — это валюта. Естественно, это очень не понравилось Козицыну, который уже считал институт своей вотчиной.