В зале воцарилась напряженная тишина. К этому времени все сенаторы прочли доклад спецслужб, в котором говорилось о связи Башкирова с кровавым преступлением на Таймс-сквер, или по крайней мере слышали о нем, и теперь знали, к чему Делакруа ведет свой спектакль.
Гордиан заметил, что даже он подался вперед, захваченный представлением.
Сначала он предполагал, что Делакруа закончит спектакль, добравшись до взрывов в Нью-Йорке, и, может быть, откажется от театральности, но теперь стало ясно, что сенатор собирается играть до конца. Он вел свою родословную от предков со смешанной кровью и был прирожденным актером.
- ... прокрался ночью в палатку дяди Сэма, когда тот утратил бдительность.
Дядя Сэм в это время праздновал наступление нового счастливого века и посвятил ночь молитвам о мире, счастье и процветании всего человечества, вот тут-то Борис и вонзил зубы глубоко в его плоть, - ораторствовал Делакруа. Вцепился в него, рвал когтями и зубами, нанес ему такие страшные раны, что боль от них не забудется никогда. Никогда! Но знаете, что последовало дальше? Сожмите руки в кулаки, друзья, не теряйте самообладания, потому что я собираюсь посвятить вас в нечто совершенно невероятное. - Делакруа вышел из-за трибуны, театрально наклонился вперед и обвел взглядом всех, кто сидели в зале. - Вы слушаете меня?
Приготовились? Так вот что произошло дальше: медведь набрался наглости, вернулся к палатке на следующий день, делая вид, что ничего не произошло, и снова начал выпрашивать пищу! И нашлись люди, глупые и обманутые - я не стану называть их имена, но все мы знаем, кто они, - которые хотят, чтобы дядя Сэм закрыл глаза на случившееся и принялся снова кормить Бориса!
Делакруа повернулся, подошел к чучелу медведя и схватил его за плечи.
- Так вот, я не допущу этого. А сейчас решайте, каждый из вас, на чью сторону становиться, кого поддерживать, потому что я собираюсь бороться с Борисом. Теперь я нападу на него. Я покажу ему, что те дни, когда дядя Сэм кормил его, остались позади, и пусть он навсегда отправляется в свое логово и получше спрячется там!
Гордиану казалось, что он готов ко всему, к любой выходке сенатора, но дальше произошло то, что заставило его широко открыть глаза от изумления.
- Давай, Борис, попытайся напасть на меня. попробуй победить, если сможешь.
С этими словами Делакруа набросился на чучело медведя. Полы его пиджака развевались позади, галстук съехал на спину, а сенатор повалил чучело, обхватив его руками, и начал кататься с ним по полу на глазах собравшихся законодателей, потрясенных зрителей на галереях и перед телевизионными камерами. Наконец он прижал чучело к полу и торжествующе поднял голову.
- Все кончено, Борис! - закричал он. - Все кончено!
Глядя с галереи на восторженные лица сенаторов, Гордиан подумал о том, какое влияние окажет шутовская выходка Делакруа на общественное мнение, как только попадет в вечерние новости, и тут он вдруг понял, что сенатор вполне может оказаться прав и отношениям с Россией грозит крах.
Глава 34
Нью-Йорк, 29 января 2000 года
Давай, Борис, попытайся напасть на меня, попробуй победить, если сможешь!
Прошло почти двадцать четыре часа с тех пор, как Гордиан был свидетелем фиглярства Делакруа в здании Капитолия, но сцена все еще не шла у него из головы. Отчасти оттого, что она, как и ожидал Гордиан, обладала именно той сенсационной притягательностью, на которую всегда клевали средства массовой информации. Каждая телевизионная компания подала в своих передачах выступление Делакруа как главную новость. Си-эн-эн поступила точно так же и сделала его темой дискуссии в программах "Внутри политики", "Перекрестный огонь" и "Шоу Ларри Кинга", равно как включила в обзор последних новостей о ходе расследования террористического акта на Таймс-сквер. А этим утром газеты "Вашингтон пост" и "Нью-Йорк тайме" посвятили ему передовые статьи.
Гордиан был вынужден отдать должное Делакруа, который дважды переизбирался мэром Нового Орлеана, до того как выдвинул свою кандидатуру в Сенат Соединенных Штатов и победил на выборах, - он привез с собой в Вашингтон блеск и шик карнавала Марди-Гра <Марди-Гра - ежегодный карнавал, проводимый в Новом Орлеане в последний день перед Великим постом> и умело пользовался им в сочетании с инстинктивным пониманием различных течений в общественном мнении, превратив все это в уникальное и, возможно, неповторимое качество политического деятеля.
Сейчас Гордиан старался поудобнее устроиться в кресле рейсового авиалайнера, которое, даже в первом классе, намного уступало креслу в его кабинете, и пытался перестать думать о возможных последствиях вчерашнего заседания Конгресса. Однако он никак не мог забыть о предстоящих трудностях.
Как звучит строчка в том стихотворении? "Все разваливается, в центре дыра"?
Гордиан подумал о вчерашнем разговоре с Эпши перед его вылетом в Вашингтон. На протяжении последнего месяца она жила в их квартире в Сан-Франциско и хотела принять меры, чтобы спасти их семейную жизнь от краха. До того момента, когда Эшли покинула его в канун Нового года, он не подозревал о такой угрозе.
Небольшой косметический ремонт - может быть, но не больше. И вот она улетела.
Теперь он стоял перед необходимостью делиться самыми интимными подробностями их семейной жизни с каким-то человеком, в профессию которого не верил. Или открывать душу и сердце перед каким-то незнакомцем.
Все это казалось Гордиану болезненной и напрасной тратой времени. Они были женаты почти двадцать лет, вырастили чудесную дочь. Если они сами, без посторонней помощи не в состоянии разобраться в своей жизни, как сможет сделать это за них кто-то другой? Он вспомнил бесчисленные сеансы психотерапии после освобождения из плена, входившие в программу возвращения к жизни. Может быть, кое-кому она и принесла пользу, Гордиан даже не сомневался в этом, но для него оказалась совершенно бесполезной. Пользы - никакой. Ноль. Точка.
И все-таки ему нужно принять решение, причем обязательно правильное, потому что ошибочное приведет к тому, что Эшли оставит его Навсегда.
Голос стюардессы нарушил ход его мыслей. - До взлета осталось десять минут. Проверьте, успели ли вы уложить свой ручной багаж в отделение над головой или под кресло впереди себя.
- Где же Нимец, черт побери? - снова подумал он. После того, как Пит поздно вечером позвонил ему в номер гостиницы, Гордиан сменил билет на рейс Вашингтон-Сан-Франциско, пожелав взамен лететь из Нью-Йорка. Ему нашли место на рейс из аэропорта Кеннеди, поэтому пришлось вылететь рано утром в Нью-Йорк. Тем же рейсом летел Нимец. или должен был, по крайней мере. Пит сказал, что у него есть нечто весьма важное и он может передать это только из рук в руки. И как можно скорее. Что-то не припоминаю, чтобы Нимец говорил по телефону такими загадочными фразами, подумал Гордиан. Или ему просто кажется, потому что никогда раньше он не чувствовал себя таким расстроенным и нетерпеливым? Он знал, что Питу удалось добиться крупных успехов в Нью-Йорке, и не мог не...
Коричневый конверт из плотной бумаги упал ему на колени, что снова нарушило ход его мыслей. Гордиан поднял голову и увидел стоящего в проходе Нимеца.
- Извини, что я опоздал, - сказал он. - По пути в аэропорт одни пробки.
- Я был уверен, что ты успеешь, - ответил Гордиан с невозмутимым лицом и поднял конверт. - Это то, что ты хотел передать мне?
Нимец кивнул и положил сумку на верхнюю полку.
- Можно вскрыть его сейчас или придется ждать до следующего Рождества? спросил Гордиан.