– Я здесь, Госпожа!
Та молча указала на тетю Илену. Рыцарь кивнул и положил руку на рукоятку своего длинного меча.
– Только без крови, – капризно наморщила носик Светлая Госпожа.
Грасс прекрасно справился: он быстро свернул Илене шею и бережно уложил ее возле кровати. Элизабет одобрительно кивнула.
– Наши лошади оседланы?
– Да, Госпожа, – склонился барон. – Ужин ждет вас в Синих покоях, во дворце. Император вернется с охоты только завтра к вечеру.
– Хорошо. – Элизабет задумчиво оглядела комнату. – Мы отправляемся во дворец, а ты возьми двух человек и прибери тут… И не забудь отправить гонца к капитану Горту с печальным известием, что агенты Черной Вдовы напали на его дом и устроили бойню, дабы отомстить его смелой дочери и отважной сестре за их чудесное спасение из лап этого исчадия ада.
– Повинуюсь, Госпожа! – сказал Грасс.
– Пойдем, Андрей! – Элизабет решительно двинулась прочь.
Комков поспешил за ней. Рыцарь почти не смотрел в сторону Андрея, они лишь случайно столкнулись однажды взглядами, и Комкова поразил затаенный ужас, который он увидал в глазах барона.
В Столице уже царила зимняя ночь. Всхрапывали нетерпеливо горячие кони, которым хотелось быстрой скачки. В ясном морозном небе сияли звезды. Они ехали по безлюдным белым улицам. А в доме Луженой Глотки, едва они его покинули, началась неясная возня, слышались вскрики, булькающие звуки. Грасс начал «чистку».
– От тебя несет козлом, – брезгливо поморщилась Элизабет. – Пойдем!
Комков вдруг словно увидел себя со стороны: сломленного, с мертвыми глазами, в одежде, перепачканной кровью. Большой детина, которого ведут под ручку, словно беспомощного старика. Сделав над собою усилие, он отстранил руку Элизабет.
– Я пока в состоянии ходить сам. Дайте мне сопровождающего, чтобы я не заплутал в этом муравейнике, и скоро я буду готов, Госпожа.
– Пойдем, Андрей, мне тоже не помешает принять ванну, – улыбнулась Мятежная Сестра. – Вдвоем веселее, не правда ли?
Комков громко хмыкнул. Похоже, Светлой Госпоже не терпится поскорее потрогать свое новое приобретение.
– Боюсь, сегодня я вас очень разочарую, Госпожа, – предупредил он.
Элизабет рассмеялась.
– Я отчего-то так не думаю!
Когда слуги принесли все необходимое, Светлая Госпожа всех выставила вон. Она разделась сама и помогла Комкову. Грязную одежду небрежно швырнула к дверям – приберут!
Она была прекрасна… Эта злая, коварная… Эта… Но как она была прекрасна… Андрей стоял, мрачно уставившись в пол. Он ненавидел себя и боялся поднять глаза. После Маллин он больше не доверял своему телу: оно уже предало его однажды. Элизабет осторожно взяла его руку и повлекла за собою в сторону бассейна, над которым поднимался пар от горячей воды. Она мыла его сама. Комков закрыл глаза. Он чувствовал то нежные, то жесткие прикосновения ее рук. Скоро, совсем скоро я буду полностью принадлежать ей, понял вдруг он. Она взяла его силой и коварством, а приручит лаской…
– А теперь, может, ты помоешь меня? – хрипло шепнула Элизабет.
– Ты чудовище, Элизабет, – сказал Андрей.
– Я знаю. – Пальцы Элизабет гладили его ягодицы, трогали соски на груди. – Знаю…
Андрей силился вызвать в памяти картины недавнего прошлого, которые отрезвили бы его. Но не мог. Своими руками, губами Элизабет не позволяла ему. Со стоном он опустился на колени.
– Вот так, – выдохнула она, почувствовав его язык и судорожно вжимая в себя его лицо. – Вот так…
…Они ужинали в Синих покоях. Разумеется, горячее остыло, его пришлось подогревать. Комков хмуро ковырялся в своей тарелке. Элизабет разве что не светилась. Изредка она поглядывала на него довольными, сытыми глазами. Андрей чувствовал себя… оглушенным. Интересно, зло усмехнулся он про себя, а что чувствует особа женского пола, которая не в силах никому отказать? У него уже большой опыт, только с мужской стороны. Любовь!.. Он больше не вправе даже вспоминать это слово. Он просто кобель…
Элизабет вдруг с громким стуком поставила свой бокал, встала и подошла к нему.
– Что с тобою, Андрей? – Она серьезно смотрела ему прямо в глаза. – Ты раскаиваешься в том, что произошло?
– Да, Элизабет. – Комков не видел смысла врать.
– Тебе было плохо со мною?
Андрей с тоскою покачал головой.
– В том-то и дело, что хорошо…
– Ты чувствуешь себя предателем? – Элизабет взяла его пальцами за подбородок, не позволяя спрятать глаза. Этот жест так напомнил Комкову Эллинэ, что ему стало не по себе. Иногда он забывал, что они сестры, родные сестры…
– Да, это так, – признал Андрей.
Светлая Госпожа улыбнулась.
– Вот и прекрасно! Надеюсь, теперь ты понял, что для тебя нет возврата?
Тонкая вилка столового серебра согнулась в пальцах Андрея. Гася вскипевшую в нем ярость, Элизабет прижала его голову к своей груди.
– Прости, прости меня… – шептала она, успокаивающе гладя его волосы. – Я действительно чудовище… Но… Я люблю тебя, Андрей. Я люблю, и мне самой иногда страшно от этого. Это так больно и так… сладко – любить… Ты мой. Пожалуйста, смирись. Так будет лучше…
– Лучше для кого? – зло поинтересовался Андрей.
Элизабет отстранилась.
– Для многих, Андрей… И, конечно, для меня.
Комков наконец сумел разжать пальцы. Изуродованная вилка тонко звякнула о хрустальную вазочку. Он понял, что именно хотела ему сказать Элизабет. Если бы он ушел к ней еще тогда, в Высоком замке… Сколько людей были бы сейчас живы… Или, во всяком случае, в их несложившихся судьбах не было бы вины Андрея. Стоило ли его высокое чувство к Темной Богине их мук, страданий, крови? Сейчас он вовсе не был в этом так уверен…
– Я постараюсь, Светлая Госпожа. Постараюсь смириться, – пообещал он.
Черная Вдова застряла под Асоном. Летучие отряды кочевников рассыпались по графству, словно гонимые ветром красные угли по сухой траве, но главные силы кочевников остановились у Асона. Несколько вылазок осажденных дали незначительные результаты, о которых в сильно преувеличенном виде донесли в Столицу императору. Граф сообщал также, что силы его на исходе, а продовольствия осталось в обрез. Но императору, высокому старику с сизым носом классического алкоголика, было плевать на все, кроме улимского портвейна да молоденьких фрейлин, которых он не стеснялся хватать за задницу даже при жене. Он оставался глух к призывам о помощи. Надвигающаяся война почти ничего не изменила в жизни императорского дворца: охоты, балы, приемы. Все осталось как прежде.
В самой Столице резко подскочили цены на хлеб, соль, мясо, рыбу. Город наводнили военные: ополченцы, наемники, гвардия. Они жрали в три горла, пили все, что крепче воды, и постоянно задирались друг с другом. В конце концов большую часть войск выгнали за город, в полевые лагеря: горожане начали открыто роптать. Поток беженцев из Асона постепенно иссяк: кто успел – ушел, кто не успел – остался там навсегда. Наиболее осторожные из состоятельных людей отправляли семьи к Побережью. Но всерьез в победу диких кочевников никто не верил. Наверное, поэтому к решающему сражению с Черной Вдовой готовились вяло. По настоянию ее высочества руководить сбором и подготовкой войск назначили барона Грасса. Но имперские военачальники, недовольные назначением никому не известного рыцаря на столь высокий пост, всячески саботировали его решения.
Вообще ее высочество при дворе недолюбливали. Элизабет была объявлена приемной дочерью императора после того, как совсем недавно появилась в Столице во главе трехтысячного отряда наемников с Севера. Она выскочила, как чертик из табакерки, и сразу спутала все карты враждующим придворным группировкам. Поговаривали, что перед тем, как император объявил о своем решении, она имела с ним продолжительную беседу наедине. Тогда-то, мол, светловолосая ведьма и околдовала его величество. Но говорили про это тихо, шепотом – человек пять, осмелившихся поднять голос, покончили с собой при очень странных обстоятельствах. В Тронной зале ее высочество неизменно появлялась в сопровождении своего нового офицера – худощавого молодого человека с диким для моды столицы коротким ежиком темных с проседью волос и грустными глазами. Ослепительно прекрасная принцесса легко затмевала всех придворных дам, что, с одной стороны, делало ее объектом поклонения и вожделения мужчин, а с другой – ненависти женщин. Император всегда был неизменно ласков с Элизабет, но Комков видел ничем не прикрытый ужас в глазах старика, когда он смотрел на свою «приемную дочь».