Умаялась Верочка. На вахте более ни одного недоумка, который знал, что сегодня рейд, и пошел через вахту с золотом, – не задерживали.
Пробовала Верочка шмон делать на заводской территории. Тоже все по закону, с санкцией, вместе с милицией. Нашла в один проход 12 схронов – это без разведки, на вскидку, по наивняку, – в кирпичной кладке, – там кирпичик вынут, золотой брусочек вставлен, и снова кирпичиком закрыт схорон.
Да и в других местах. Просто «Эльдорадо» какое-то, а не завод. Где ни копнешь, куда прутик ни сунешь – везде золотишко припрятано.
Нашла она и множество отверстий в заводской стене. Ясно, что через них золотишко уплывало. Ставили милицейские засады у таких выходов. Пользы – чуть: даже если пару раз и застукали в «дуплах» «заначки», то с противоположной стороны – тишина. Никто за золотишком не приходит и день, и два, и неделю. То есть такое впечатление было у Верочки, что разведка тут работает, что твой Канарис.
Ну, а как пропал эталонный слиток золота, – то есть напрочь, без следа, тут уж местное начальство на дыбы, – всех пересажаем! А как пересажаешь, если даже подозреваемых нет? Или скажем, если все работники завода – в подозреваемых ходят?
Единственно, что сделали, это заменили хилых коррумпированных вохровцев на бравых прапорщиков неизвестной ведомственной принадлежности. Вели они себя строго, с достоинством. И брали с золотом всех, кто его пытался внагрудь пронести через проходную, или, скажем, перебросить через заводскую стену. Верочке даже далось возбудить 6 дел по хищениям и даже довести их до суда. Никакой банды, естественно, – никакой организованной преступной группы, сговора, коррупции и т. д. Просто – 6 «несунов». Как на птицефабрике, где с десятком яиц птичниц задержали. Так и тут. Прапоры стоят на смерть. И находят золото даже там, где его обычно не носят, даже в годы реформ и кризисов. У тех, – кто с ними не делится. Тогда делится с прапорами стали все «несуны». И с тех пор, как народ поумнел, новых дел у Верочки не прибавилось.
Дело до того дошло, что прапоры стали сами искать золотоношь, что – бы расширить круг своих подельников. И то их понять можно, они ж не весь ворованный груз изымают, а только часть. Простая такая арифметика, тут и Юрием Горным не надо быть, чтоб подсчитать куб, корень, и что на ум пошло. Чем больше «агентов-сотрудников», тем большее мелких частей от разных больших целых.
А у Верочки Пелевиной и других дел навалом. Ей ещё расследовать, убийство коллекционера Валдиса Кирша, тоже, между прочим, из корыстных побуждений, – ценнейшую коллекцию взяли. У неё ещё дело о похищении реликвария святого апостола Андрея из квартиры видного в прошлом деятеля международного коммунистического и рабочего движения.
А тут ещё эти, как она была убеждена, массовые хищения золота с завода в городе Максимове.
Так что когда за дело в Максимове взялся один из лучших «важняков» генеральной прокуратуры Т. А. Маев, ей стало веселей жить. Тимур Маев занимался крупными хищениями золота в связи с расследованием дела «Голден Роза». Если в двух словах, то жила себе в США некая дама, выехавшая из России ещё в 60-е гг. в поисках исторической родины и осевшая вначале в Канаде, а уж с канадским паспортом – в США. Она закупила, якобы, необогащенное рудное золото в России с тем, чтобы обогатить его уже в США а деньги – пополам. Но что-то там такое случилось, может, «Золотая Роза» передумала делиться, а только пустила она все полученные от проданного рудного золота и золотого песка доллары на свои нужды. Тимур дело это раскрыл, почти все деньги, которые дамочка украла, вернул на родину, саму дамочку выманил в Грецию, с которой у генпрокуратуры договор об экстрадиции, и благополучно вывез «Золотую Розу» на родину ближайших предков, то есть в Россию. Розе было уже хорошо за 60. Рисковать ей не было никакого резона. И она стала сдавать своих. Одной из первых она сдала Чармен Шогряну.
Вот тогда то Тимур Маев и появился в Максимове, где принял у Верочки её наработки по золотому комбинату и, засучив рукава, взялся за разматывание связей Чармен.
Чармен появилась в Максимове в 1996 году. Вышла замуж удачно. Ну, это ей в Кишиневе казалось, что удачно: жених из Подмосковья, деньгами сорит, как Ротшильд, машины – не ниже шестисотого «мерседеса», костюмы от Версаче и Кардена, на худой конец – от Зайцева и Юдашкина.
И не бандит какой-нибудь, хотя по разговору и можно подумать, что бандит. Да и друзья, что с ним приехали обговаривать торговлю германскими автомобилями через Кишинев на Москва были, с виду не очень чтобы так. Нет, одеты хорошо, и даже без татуировок. Но держались очень гордо. И деньгами сорили. Но никто из местных, из шпаны кишиневской, на них не наезжал. То есть, конечно, может и наезжали кто. Даже говорили, кто наезжал. Но тех, кто наезжал, нигде потом не видели. Они пропали, вместе с машинами, в которых поехали «на стрелку». Так что – нет человека, нет, проблемы. А москвичи остались, тем более, что у жениха удостоверение помощника депутата Госдумы от какой-то партии, удостоверение академика Академии мелкого, среднего и крупного бизнеса, большой золотой орден Святого Коловрата с мечами и кинжалами.
А Чармен была в Кишиневе первая красавица. Ну, и приданое за ней было хорошее. Но главное, охота было ей мир поглядеть.
Поглядела. Но недолго. В Максимове молодого мужа убили. То ли не те машины привез для максимовских золотодобытчиков, то ли, что скорее, столкнулся в деле торговли машинами с другой подмосковной группировкой «помощников депутатов».
Но грустный факт налицо: осталась Чармен в незнакомом городе одна. Одна. Хорошо еще, осталась она в коттедже, который был год назад куплен покойником, в том смысле, что купил то, когда ещё жив был, конечно, – для остановок, когда по делам приезжал. По его словам, у него коттеджи такие куплены были в шести городах России, концы остальных она не нашла, но один был к её услугам. Плюс была бригада мужа, которая без босса растерялась и её можно было брать голыми руками.
Юная молдаванка оказалась девчушкой с хваткой.
Она выяснила, кто убил мужа, к которому она за неделю семейной жизни успела привязаться, и казнила этих троих отморозков лютой смертью.
Их нашли в соседнем березнике, в километре от Максимова, подвешенными к березам за мошонки: судя по гримасам, которые запечатлелись на окостеневших лицах, страдали они перед смертью сильно.
А потом Чармен огляделась, и, поскольку в автомобилях ничего не понимала, а в Кишиневе работала оценщицей в комиссионно-антикварном магазине, и имела страсть и влечение ко всему блестящему и незабываемо красивому, то и подалась она в столь популярный в Максимове золотой бизнес.
Уже через месяц городок замер от ужаса и почувствовал железную хватку нежных пальчиков Чармен на своем горле.
Разрозненные цепочки самостийников-несунов и воров-индивидуалов Чармен стала объединять в группы, в звенья, в цепочки.
Городок просто таки завонял от десятков трупов конкурентов, которые не соглашались работать на Чармен «из процента».
И то сказать, у неё почти не оказалось исходного капитала даже для мелкого бизнеса, но зато была в распоряжении осиротевшая бригада отморозков, готовые за неё в огонь и в воду.
Господи, как только ни убивали несунов, отказавшихся от сотрудничества, в первое лето правления Чармен в Максимове.
Их закалывали ножами по дороге с работы в плотной толпе, их подстреливали из снайперской винтовки во время домашнего чаепития, их сжигали вместе с семьями в подсобках и дачных домиках, кого-то перед смертью пытали, кого-то запугивали, насилуя жен и дочек, избивая сыновей и матерей.
Самых крутых Чармен приловчилась сдавать милиции. То есть такие доказательства представляла, что милиции – одно удовольствие брать, а прокуратуре – расследовать.