— Они очень красивы. Можно сказать, что они живой символ Старого Запада. Глядя на них, я чувствую себя одним из первооткрывателей, — сказала Бриджет, позаимствовав некоторые слова из Закона о диких лошадях 1971 года.
— Хорошо сказано. — Фермер широко улыбнулся. Затем повернулся к Джошу: — Как продвигается работа над этой лошадкой?
Джош не знал, что ответить. Что он мог сказать? Он, видите ли, был так занят женщиной, сидящей за столом напротив, что на лошадку не оставалось времени?
— Потихоньку движется, — сказал он. — Потихоньку. Я был вынужден от нее отвлечься. — Он взглянул на нее, давая понять, что говорит о ней. Ее щеки запылали, как лепестки мака, и она сосредоточилась на своей тарелке. Однако он все смотрел на нее — и вдруг подумал, что ему очень весело на этом дне рождения, которого он так боялся. И отчасти благодаря Бриджет. Нет, именно благодаря Бриджет.
Благодаря ей он сильнее ощущал солнечное тепло, запах сочного мяса, жарившегося на решетке, доброжелательный смех за столом. Он смотрел на все новыми глазами. Ее глазами. И радовался тому, на что раньше не обращал внимания.
После застолья его отца окружили все собравшиеся, и он принялся разворачивать подарки. Джош стоял, прислонившись к тополю, когда к нему протиснулась его сестра.
— Что происходит? — тихо спросила она.
— Происходит? — повторил он непонимающе.
Она взяла его за руку.
— Не играй со мной в эти игры. Думаешь, я слепая? Думаешь, я так давно замужем, что не могу разглядеть, когда кто-то с кем-то флиртует?
— Это только флирт и есть, — сказал он, вдруг посерьезнев. — Я бы никогда… ты же знаешь, у меня больше не может быть ничего серьезного с кем бы то ни было.
— Почему же? Ты свободен, тебе пошел четвертый десяток, и ты многое можешь предложить подходящей женщине.
— Подходящей женщиной была Молли. И несмотря на то, что все было за нас…
— Она умерла. Но ты-то не умер вместе с ней. Ты живой, Джош. Как и эта женщина, что пришла с тобой. Она восхитительна. Обаятельна и, если я не ошибаюсь…
— Ты ошибаешься. Ты ошибаешься, если думаешь, что я позволю себе снова влюбиться. И обаяние Бриджет здесь ни при чем.
— Так ты признаешь это, — сказала сестра, многозначительно улыбнувшись.
— Да, она восхитительна и обаятельна; но она деловая женщина и озабочена карьерой. Неужели ты подумала хотя бы на минуту…
— Да, я подумала. Если бы ты дал ей день на размышления, она охотно променяла бы город на ранчо. Я видела, как она оглядывала мамину кухню. Она даже сказала, что завидует нам.
— Бриджет сказала это?
— Да, она сказала это, — подтвердила сестра. — Для тебя здесь все обычно, но для женщины, выросшей в городе, здесь настоящая идиллия. Неужели ты этого не понимаешь?
Он покачал головой.
— Если ты не думаешь о себе, так подумай хотя бы о Максе. Ему нужна мать.
— Ты не первая говоришь мне об этом. Но я не собираюсь жениться на ком попало, лишь бы у Макса была мать. Я женился бы, только если бы полюбил. А этого я делать не собираюсь, — твердо добавил он.
— Эх, Джош, — вздохнула Марта, и на глаза ее навернулись слезы. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Всегда, начиная с того времени, как ты был крохой, с того самого дня, как тебя принесли из роддома, Лорен и я были рядом, смотрели, как ты подрастал, гордились тем, что ты делал, завидовали твоему умению заводить друзей, играть в футбол, укрощать лошадей. Казалось, для тебя нет ничего невозможного. Я не могу спокойно думать о том, что ты состаришься в одиночестве.
Тронутый ее участием, Джош слегка обнял ее.
— Я не буду в одиночестве, — поддразнил он сестру. — Я приеду и буду жить с тобой и с Рэем.
Марта покачала головой и улыбнулась сквозь слезы.
— Хорошо. Я сказала все, что должна была. Знаю, это не мое дело, поэтому замолкаю. Но если бы я была на твоем месте… — Он видел, какой взгляд она кинула на Бриджет, сидевшую скрестив ноги на лужайке рядом с Максом.
— Приму к сведению, — сказал Джош. Его сердце разрывалось на части, словно все, что он подавлял в себе последние два года, вырвалось на свободу.
Со своего места под деревом он смотрел, как отец разворачивает подарки. Бриджет подарила ему серебряную пряжку, купленную в универмаге в городе. Отец был удивлен и польщен.
— Ну, зачем это, — сказал он, поднимая подарок повыше, на всеобщее обозрение. Джош видел, как доволен отец, как сияли его глаза и как он посмотрел на него, Джоша, словно говоря: смотри, ты видишь это? Видишь, что она подарила мне? Видишь, как хорошо она вписывается в наш круг?