— Почему? Я отвечу. Родина — это то, что остается у человека, когда у него не остается больше ничего…
Пастухов взял пульт и выключил телевизор.
— Продолжим, — проговорил он, обращаясь к журналистам. — Сенсация номер два. Примерно в начале этого года Управление по планированию специальных мероприятий начало реализацию программы под кодовым названием «Помоги другу». Специалисты фирмы «Медикор» предполагают, что за это время на нелегальный рынок поступило трансплантационных органов не меньше, чем на сто миллионов долларов наличными…
— Нет! — прервал его Волков. — Нет! Вы этого не расскажете!
Пастухов повернулся к нему и спокойно сказал:
— Расскажу.
И Волков понял: расскажет. А эти стервятники вынесут сенсацию на первые полосы газет и в прайм-тайм ведущих телеканалов мира.
И это будет для него…
Это будет страшнее смерти.
Это включит в себя его смерть как само собой разумеющийся и далеко не главный элемент. Неважно, что это будет: случайное ДТП на темной подмосковной дороге или приступ сердечной недостаточности. Но включит и многое другое. Слишком многое. Там будет и разорение дома, который он строил. И клеймо проклятья на семье, которую он любил. И позор России, которой он служил.
Как мог.
— Пусть они уйдут, — попросил Волков. — И заберут камеру.
Блейк выжидательно взглянул на Пастухова. Тот кивнул: выйдите.
— Чего вы хотите? — спросил Волков, когда они остались одни.
— Куда ушли эти сто миллионов? На избирательную кампанию президента?
— Не уверен.
— А я уверен. Вы с упорством маньяка уничтожаете всех, кто хоть что-то знал о программе «Помоги другу».
— Я выполнял приказ.
— Такой приказ отдают, когда хотят сохранить страшную и грязную тайну.
— Эта тайна гораздо страшней и грязней.
— Вот как? — не поверил Пастухов. — Бывает и так?
— Да. Лишь часть этих денег могла поступать в избирательный фонд президента. Но я думаю, что не поступало и части. Все деньги оседали на частных счетах в западных банках.
— И вы, русский офицер, служили этой мрази?!
— Я стал догадываться обо всем слишком поздно.
— Последний вопрос. Понятно, почему командарм Гришин. Понятно, почему Жеребцов. Понятно, почему мы. Но почему Голубков? Он знал только название программы. И услышал его от меня по чистой случайности.
— Он следил за виллой в Ларнаке. Мог увидеть Веригина и Куркова. И узнать их. У него феноменальная память.
Пастухов вынул из кармана какой-то листок и положил перед Волковым.
— Я хочу, чтобы вы оплатили этот счет.
— «Свечи церковные…» Что это значит?
— Расшифровать? Лейтенант Тимофей Варпаховский…
— Хватит, — сказал Волков.
— Здесь не хватает еще одной свечи. Я узнал об этом только сегодня. Анна Назарова. Врачи считали, что она в бессознательном состоянии. Они ошибались. Она услышала по радио о взрыве виллы в Ларнаке.
— Я сожалею.
— Вот как? — вскинулся Пастухов. — И это все, что вы можете сказать?
— У меня нет оружия.
Пастухов вынул из-за спины тяжелый револьвер и швырнул его на письменный стол Волкова. Волков едва успел поймать его на краю стола.
Он знал эту модель. Кольт-коммандер 44-го калибра. Червленый ствол, серебряная насечка на рукояти. Самый мощный револьвер в мире.
— Один патрон? — спросил он.
— Все восемь. Из этого кольта не стреляли ни разу.
Волков проверил барабан и взвел курок.
Спросил, в непроизвольной усмешке кривя губы:
— Не боитесь, что начну с вас?
— Нет, — сказал Пастухов.
И его «нет» было для Волкова, как пощечина.
Пастухов повернулся и пошел к выходу.
Стукнула дверь.
Волков поправил очки, сунул ствол под подбородок и нажал спуск.
Приемная была отделена от кабинета тамбуром из двух тяжелых дубовых дверей, но звук выстрела, даже приглушенный, прозвучал резко и страшно.
Помедлив, Док заглянул в кабинет, постоял на пороге и вернулся в приемную.
— Он это сделал.
Гринблат снял камеру со штатива и метнулся к дверям.
Пастухов преградил ему дорогу:
— Не нужно туда заходить.
— Но почему?!
— Потому. Дай мне эту кассету, Гарри.
— Какую? — не понял оператор.
— На которую ты снимал.
— Что ты с ней сделаешь?
— Размагничу.
— Серж, ты лишаешь нас куска хлеба! — возмутился Блейк.
— Зато вы больше нам ничего не должны… Спасибо, ребята, вы меня очень выручили. Боцман, проводи джентльменов к их машине.
— А какой был материал! — пробормотал Грин-блат, убирая камеру в футляр.
— Сколько вы хотели на нем заработать? — спросил Губерман.
— Не делай нас бедней, чем мы есть, — попросил Блейк. — По-русски как? Не сыпай нам соль на ранку!
— И все-таки?
— Десять. Двенадцать. Как повезло бы.
Губерман извлек из кармана какую-то книжечку и тонким золотым пером черкнул в ней несколько слов. Потом вырвал листок и протянул Блейку:
— Пятнадцать. «Мост-банк». Чек на предъявителя.
Блейк взглянул на чек, спрятал его в карман и покачал своей рыжей головой:
— Вы, русские, сумасшедшие!
— Я еврей, — поправил Губерман.
— Русские евреи — тоже сумасшедшие! — повторил Блейк и вышел вслед за оператором и Боцманом.
Губерман взял из рук Пастухова дискету и бросил ее в мусорную корзину.
— Она пустая. Хакер не справился.
— Но ты же сказал…
— Чтобы ты чувствовал себя уверенно. Код он не смог взломать, но всю информацию по Назарову и «Помоги другу» уничтожил. Так что вы теперь вообще невидимки. Вас нет даже в здешних компьютерах.
Пастухов пожал ему руку:
— Спасибо за помощь, Фима. Без твоих ребят нам было бы очень трудно. Передай Аркадию Назаровичу наши соболезнования.
— Он счастливый человек, — добавил Док. — У него была Анна. Не каждому так везет.
— Передам, — пообещал Губерман. — Он оценит ваши слова… Все? Пастухов кивнул:
— Все.
Губерман включил передатчик и приказал:
— Всем. Охрану освободить. Их оружие оставить на вахте, потом заберут. Уходим!..
Так все и кончилось.
Ребята разъехались.
Каждое утро затопинский пастух Никита гнал мимо нашей избы стадо, изумляясь рассвету, а вечером возвращал его хозяйкам, изумляясь закату. Изумляться ему предстояло не меньше пяти лет. В этом меня клятвенно уверил зарайский нарколог, которому я хорошо заплатил за укол какого-то современного антабуса, который он вкатил Никите.
В «Московском комсомольце» появилась заметка о самоубийстве директора «Информационно-аналитического агентства „Контур“» г-на Волкова. Вероятная причина: нервный срыв из-за финансовых трудностей, переживаемых агентством. Дело обычное.
В аналитические телепрограммы и в газеты просачивались слухи о перемещениях, новых назначениях и отставках в верхних эшелонах власти. Но кого это интересовало!
Генерал-майор Нифонтов, вернувшийся из Грозного после успешного завершения работы комиссии, которой удалось доказать, что взрыв вертолета командарма Гришина произошел из-за неисправностей в топливной системе, был назначен исполняющим обязанности начальника Управления по планированию специальных мероприятий.
Полковник Голубков стал и.о. начальника оперативного отдела.
Об этом он сам рассказал, приехав как-то порыбачить на своей плоскодонке, валявшейся возле нашей избы.
После рыбалки я проводил его до машины и к дому пошел почему-то не напрямую, а крУгом — мимо березового околка у родника, вдоль Чесны, вода в которой начала заметно светлеть. Первый знак приближающейся осени. Снизу увидел нашу деревеньку, Ольгу в белой футболке возле избы, мелькающую в огороде красную панамку Настены.
И вдруг какое-то щемящее чувство охватило меня.
Я смотрел на привычные, с детства родные для меня места так, словно мне суждено было очень скоро все потерять.
Как и нужно всегда смотреть на всех, кого ты любишь, и на все, что любишь.
И я понял, что это за чувство.
Это и была тоска по Родине.
«Господи Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле!..»