Теперь она должна была пойти в залу и посмотреться в зеркало. Илма то и дело поправляла складки, подтягивала кушак, приглаживала волосы Гундеги.
Она откровенно любовалась приёмной дочерью. В памяти возник образ гадкого утёнка, явившегося в прошлом году в Межакакты с двумя чемоданами-жерновами. Изменилась, поправилась, стала хорошеть. Был бы жив свёкор, и тому бы она понравилась. Серьёзная и такая гордая. Именно такой и должна быть наследница этого дома — гордости и детища Бушманиса, а теперь её, Илмы. Смотри, надела нарядное платье и сразу стала другой. С такой и в люди показаться не стыдно…
Гундега тоже с удовольствием смотрела на своё отражение. Всё-таки красиво. Шёлк шелестит, словно пена. Жаль только, что платье белое. Надо быть осторожной, чтобы не запачкаться. И такое смешное — до лодыжек.
— Спасибо, — поблагодарила она, наконец, сообразив, что и так уже неприлично долго медлила.
Илма просияла.
— Тебе нравится?
— Да-а… только немного длинновато.
— Но так и должно быть, Гунит, нужно бы совсем длинное. Ты там будешь наряднее всех.
— Где? — удивлённо спросила она.
Илма почувствовала, как после недавнего восторга на сердце навалился камень.
— На конфирмации…
Случилось то, чего Илма опасалась. На лицо Гундеги набежала тець, пухлый детский рот сжался, и по углам его залегли две маленькие упрямые морщинки.
— Вы же знали, тётя, что я не хочу… что я не пойду…
Да, конечно, Илма знала. Но ей казалось, если всё будет приготовлено, у Гундеги не будет выбора. Разве сможет девушка, ходившая в ситцевых платьях, отказаться от белоснежного, шелестящего наряда, удержится ли от соблазна появиться во всём гордом великолепии перед прихожанами, ожидающими на паперти выхода конфирмованной молодёжи?
И всё же отказалась. Что это — каприз, гордость, упрямство? Или непонятные, чуждые Илме побуждения, заставившие Гундегу когда-то отказаться от красивого зелёного платья Дагмары, заставившие твёрдо заявить: "Я не хочу ни вашего дома, ни вашего богатства!"
Неужели Илме придётся всё пережить заново?
"Дагмара — Гундега, Дагмара — Гундега…" — словно колокол гудело в голове. Что за поветрие напало на них? Она не понимала этого тогда, отказывалась понимать и теперь. В чём крылся соблазн, манивший их обеих отсюда? Нигде никто не даёт даром и копейки, а здесь она, Илма, отдаёт целый пятикомнатный дом с белыми стенами, светлыми окнами, садом, мебелью, шкафами, полными добра, сарай со строительным лесом…
Мысли оборвались. Сарай сейчас почти пуст. И будет новый старший лесник. О господи! Верно говорят, беда не ходит одна.
— Ты уже снимаешь, Гундега? — очнувшись, спросила Илма.
Гундега действительно сняла платье, положила его на диван. Сняла белые туфли и, не говоря ни слова, пошла.
— Куда же ты? Опять на свою кухню?
— Надо слить картофель, разварится, — озабоченно ответила Гундега, и Илма опять подумала с недоумением, как можно так спокойно, без сожаления, отложить в сторону великолепное нарядное платье, первое в жизни шёлковое платье! Так могла поступить Дагмара, но не…
Дверь за Гундегой закрылась.
Илма повесила платье в шкаф.
"Пригодится самой", — обиженно подумала она.
Опомнилась — она ведь, наверно, уже никогда больше не наденет белого платья. Конфирмация, свадьба — всё в прошлом. Пятьдесят лет… Женщин её возраста иногда только хоронят в белом, да и то девственниц…
Илма ушла в лес, ни словом больше не обменявшись с Гундегой. Вечером, до её возвращения домой, на дороге, ведущей в Межакакты, показались двое — Жанна и Виктор.
Гундега в этот момент, вооружившись вилами, накладывала в тачку навоз. Увидев идущих, она бросила вилы на тачку и, вопреки всем правилам приличия, не пошла навстречу гостям, а опрометью бросилась на кухню, чтобы успеть скинуть грязные деревянные туфли.
— Кто там? — спросила из своей комнаты Лиена.
— Ой, бабушка, ко мне идут с фермы… — растерянно ответила Гундега, развязывая грязный фартук.
Жанна вошла с цветами в руках.
— Замечательный приём! — смеялась она. — Как увидела нас, так давай удирать… Почему не пришла хоть на ферму показаться? Я там устроила такую механизацию! Стоило бы тебе открыть дверь, и этот букет упал бы к твоим ногам.
— Или на голову, — прибавил Виктор.
Жанна надулась, как капризный ребёнок.
— Спасибо за цветы, — поблагодарила Гундега.
— Не меня благодари, — отозвалась Жанна. — Георгины тебе от Олги, она сегодня дежурит. Тоже ждала, что ты днём зайдёшь.