— Чего хлюпаешь? Не маленькая. Когда всё хранилось в твоём сарае, так ты!..
— Тише, не кричи, — она коснулась плеча Метры, потом попыталась обнять его. — Не кричи, милый, ради бога…
Он не шевельнул рукой, чтобы обнять её или оттолкнуть. Только сказал, глядя куда-то мимо:
— Полно дурачиться, Илма. Я не Симанис.
Она отшатнулась.
— Вот так-то, — жёстко сказал он. — Ты ненасытна… во всём… Ты — камень на шее мужчины. Стоит лишь ему немного зазеваться, и он пойдёт ко дну, только пузыри забурлят. Ты меня чуть не до скамьи подсудимых довела. Благодарю, больше не хочу.
— Я?! — воскликнула она, и, как обычно в минуты гнева, голос её стал резким и визгливым.
Но Метра "крика не испугался. Он собирался уйти из Нориешей тихо, без упрёков и объяснений; Илма, во взгляде которой презрение чередовалось со страхом, вывела его из равновесия.
— Я пьяница, бездельник — знаю. А ты меня ещё и вором сделала! Целые грузовики дров — налево, овёс лесничества, деньги за невыполненную работу, сено и…
— Молчи, умоляю тебя, Саулведи!.. — Негодование Илмы вмиг сменилось паническим страхом. Вдруг кто-нибудь собирает ягоды на той стороне вырубки…
Разговор, начатый ею вопреки желанию Метры, казался Илме ухабистой дорогой, она шла, не зная, где споткнётся, "куда упадёт в следующую минуту.
Щенок, вначале тихонько скуливший от скуки, нашёл себе занятие: радостно тявкая, он ловил комаров.
— Саулведи! — тихо сказала Илма.
— Что? — спросил он, тоже понемногу успокаиваясь.
Злость в нём улеглась. Он, вероятно, рассудил, что глупо упрекать, кричать, шуметь именно теперь, когда ничего уже нельзя изменить. Можно вырвать из трудовой книжки листок, можно сжечь книжку, забросить в реку, как котёнка. Только из жизни нельзя ничего вырвать, сжечь, утопить.
— Куда ты направишься?
— Поеду в Дундагу, там у меня брат в лесничестве.
— Так далеко… Если бы ты попросил простить тебя, могли бы оставить и здесь.
Во взгляде Илмы он опять уловил скрытое презрение.
"Попросил простить… Точно мальчишку: "Я больше не буду…"
Метре всё это показалось нелепым. Когда он действительно был смешон, Илма смотрела на него с восхищением. А теперь…
"Женщины не любят неудачников, — вспомнилась сказанная кем-то фраза. — Но нет… Илма вообще никогда не любила меня. Илма поклоняется только одному — деньгам".
Вслух он не сказал ничего.
Илма снисходительно улыбнулась, как улыбаются чужим слабостям, сознавая, что тебе самому они не свойственны.
— Чрезмерная гордость ни к чему… Видишь, как я не стесняюсь, откровенно говорю: свой "ИЖ" ты мог бы оставить мне.
— Гордость ни к чему, а наглость, видимо, нужна, — сказал Метра. — Что-то я не помню, чтобы я в долгу перед тобой остался. Все деньги мы обычно делили поровну.
Она натянуто засмеялась.
— Как ты не понимаешь шуток!
— Знаешь что, — сказал Метра, — я подарю тебе кое-что получше мотоцикла.
— Ну? — Илма вся была внимание, даже румянец проступил на щеках.
Метра кивнул на щенка.
Лицо Илмы разочарованно вытянулось.
— А он породистый? — лишь спросила она.
— Для себя покупал. Триста рублей заплатил.
Илма взглянула на щенка одобрительно.
— А он злой? Мне нужен злой.
Метра молчал.
— Триста рублей, хм… А за сколько ты мне его отдашь? — спросила Илма с лёгким кокетством.
Метра вдруг почувствовал отвращение и обругал себя дураком за то, что решил отдать Илме этого славного серого щеночка. Лучше уж отдать в эти алчные руки мотоцикл, неодушевлённый предмет, чем добродушное, весёлое существо.
Но к чёрту! Завтра никто его не пустит с собакой в автобус. А подыскивать другого хозяина нет времени.
— Ну что ты так долго раздумываешь? Дам пятьдесят, как раз на дорогу пригодятся.
Разжав челюсти щенка, она поинтересовалась — чёрное ли нёбо. Провела рукой по затылку, нащупывая выпуклость.
И нёбо оказалось чёрным, и выпуклость прощупывалась — всё, как у Нери.
— Ну… — она помедлила, — семьдесят пять?
Метра отвернулся.
— Я его оставляю тебе бесплатно, только знаешь, Илма… не бей его. Помнишь, как ты тогда палкой в будке… Его зовут Серко.
— Разве это собачья кличка? — Илма поморщилась.
— Бери, — он подал ей верёвку.
Илма взяла.