— Как говорят: вполне исчерпывающие инструкции!
Рассеянно рассмеялась и Жанна, думая о чём-то другом. Потом сказала взволнованно, с тем же лихорадочным беспокойством и нетерпением, как тогда, когда шла на первое свидание с Виктором:
— Если ты не имеешь ничего против, я тебя провожу немного.
Она проводила Гундегу почти до самого дома Ганчариков. И только тогда, когда Гундега из самых лучших побуждений предложила Жанне пойти вместе с ней и передать всё, что она собирается сказать, на словах, Жанна встревожилась, стала усиленно уверять, что ни за что не пойдёт. Впрочем, если Гундеге так хочется, она, Жанна, может обождать её здесь.
Во дворе никого не было. Лишь подойдя к самому дому, Гундега заметила сидящего на скамейке маль-чина. Это был Виталин. Он строгал ножом какую-то деревянную игрушку, рядом с ним стояла прислонённая к скамейке оструганная палка, почти такая же, как у Лиены.
Услышав шаги, мальчик поднял голову, и по тому, как потемнело его лицо, Гундега поняла, что он узнал её.
Когда Гундега спросила о Викторе, мальчик с усмешкой ответил:
— На что он тебе?
— Письмо принесла.
— Ты разве почтальон?
Казалось, он изо всех сил старался рассердить Гундегу, но, не добившись ничего, махнул рукой на дверь:
— Виктор дома.
Но Гундега не пошла сразу.
— Ты давно вернулся из больницы, Виталий?
Каштановые глаза сверкнули.
— А тебе не всё равно?
— Что же, и спросить нельзя?
— В четверг выписали, ну…
Только сейчас, вспомнив о своих обязанностях, к Гундеге подбежала маленькая чёрная собачонка и принялась тявкать.
— Муха, перестань! — прикрикнул на неё Виталий и в оправдание прибавил: — Глупая ещё, маленькая…
Гундега невольно улыбнулась.
— Какое смешное имя — Муха…
Чёрная, потому Муха…
Виталий встал и потянулся за палкой, но она, соскользнув, упала на траву. Гундега поспешно наклонилась, подняла её и подала мальчику. Глаза их на мгновение встретились, и Гундега заметила, какой угрюмый взгляд у Виталия.
— Дай я тебе помогу! — нерешительно предложила она.
Мальчик рывком выдернул локоть из её руки.
— Не надо! Не трогай! — и немного погодя добавил: — Хотели, чтобы ваш волк, этот Нери, перегрыз мне горло? А смотрите — хожу! Доктор оказал, что скоро буду без палки ходить. Назло!
Гундега побледнела. Она не пыталась оправдываться. Но Виталию было безразлично, виновата она или нет. Ему достаточно было, что она из Межакактов.
Мать Виталия встретила Гундегу приветливо, разбираясь во всём лучше, чем неопытный ещё в жизни младший сын. Приоткрыв дверь в заднюю комнату, она крикнула Виктору:
— Пришла Гундега из Межакактов!
И хотя Ганчарикиха, вероятно, и в мыслях не держала ничего плохого, это слово кольнуло сердце Гундеги. Она понимала, как оно звучит здесь, в этом доме, где ходил мальчик, опиравшийся на белую палку.
В комнате, куда провели Гундегу, были три кровати, застеленные одинаковыми зелёными банковыми одеялами, шкаф и большой стол, на котором, подстелив под ноги газету, стоял Виктор. Он ремонтировал люстру. Тут же на газете лежали матовый абажур, металлическая трубка, лампочки, клещи, молоток, разные крючочки и колечки. С потолка свисал конец электрического шнура.
— Минуточку! — крикнул сверху Виктор. — Я сейчас спущусь. Целую неделю не горела…
— Не ожидала, что найду тебя болтающимся под потолком, — пошутила Гундега.
Виктор посмотрел на неё и засмеялся.
— Уж не думала ли ты застать меня вышивающим ришелье или вяжущим подвязки?
— Не умеешь?
— Честно признаюсь. Умею только стирать бельё, варить обед и чинить одежду.
— Ты будешь хорошим мужем Жанне. Она утверждает, что именно это у неё не получается.
Неизвестно, слышал ли Виктор её слова; во всяком случае, он, ничего не ответив, стал, отчаянно фальшивя, насвистывать "Марш энтузиастов".
И Гундеге сразу вспомнились её первая поездка из Сауи, сумасшедший спуск с горы, янтарная листва тронутых заморозками берёз, высокое, прозрачно-голубое осеннее небо, сиреневая дымка в ложбинах и радость, будто никогда ни до, ни после не было таких жёлтых берёзовых рощ, таких облаков и таинственной дымки. Виктор был первым, кто пытался рассеять её наивное восхищение Межакактами. Неужели это она, Гундега, радовалась тогда, что станет наследницей Межакактов?
Виктор спрыгнул со стола. Он вопросительно смотрел на неё, и во взгляде его чуть раскосых глаз сквозило лукавство. Ресницы уже отросли, брови тоже. Гундега посмотрела на его руки: на тыльной стороне ладони два рубца — единственное свидетельство той тревожной весенней ночи, пожара. Гундеге вспомнилась поговорка: время уносит всё.