Нет, пожалуй, не совсем всё. Ну, например, остались рубцы на руках Виктора, остались воспоминания — всё оставляет какой-то след, черту на лице, в сердце. Как хорошо, что время не всё уносит, иначе люди стали бы нищими. Как Олга говорит…
— Что ты так смотришь на меня? — спросил Виктор.
— Да просто так, — поспешно ответила она и, сунув руку в карман, вытащила конверт. — Это тебе Жанна посылает.
— Письмо? — удивлённо и чуть встревоженно спросил он. — С Жанной что-то случилось?
Гундега улыбнулась.
— Ничего с ней не случилось. Она стоит на дороге.
Проговорившись, Гундега закусила губу — наверно, этого она не должна была делать.
— Она давно меня там ждёт? — оживился Виктор, собираясь положить в карман нераспечатанное письмо.
— Да нет же, Виктор, она ждёт меня… Она ни за что не хотела идти сюда.
— Ну-у? — только и смог оказать Виктор.
Он вскрыл конверт и вытряхнул его содержимое на стол.
Изумлённая Гундега увидела, что там нет никакой записки, только пачка денег — несколько зелёных пятидесятирублевок и синих двадцатипятирублёвок. Виктор уставился на них, точно впервые в жизни видел деньги. Потом поспешно собрал их, сунул обратно в конверт и, ни слова не сказав, выбежал, оставив Гундегу одну.
Она медленно пошла вслед за ним, попрощалась в кухне с его матерью и спустилась во двор. Виктора нигде не было видно, не сидел на скамейке и Виталий. К ней приковыляла только маленькая Муха.
Лето прошло. Так всегда бывает — лето промчится, как порыв тёплого ветра, а зима тянется, медленно бредя по сугробам.
Наступил сентябрь с первыми холодными осенними дождями. Как-то утром во второй половине месяца земля даже покрылась инеем.
"Сегодня ровно год, как я приехала сюда", — подумала Гундега, идя на работу.
Как бесконечно давно это было, точно в далёком детстве, когда она приехала сюда со своими тяжёлыми чемоданами и взволнованно глядела вслед уходящему автобусу. Тогда она лишь несколько часов назад простилась с родной Приедиеной, и Порнеши казались ей чуждым, незнакомым миром. И всё, что она видела, она поневоле сравнивала с близким, единственно знакомым — с Приндиеной. Тогда Гундега чувствовала себя связанной с ней тысячами воспоминаний, и только одиночество тихой бабушкиной комнаты отпугивало её.
И всё это минуло. Теперь Приедиена — её детство, прошлое…
Гундега шла по утреннему холодку на ферму, а навстречу ей нежно алел восток — за горизонтом пряталось солнце. И хотя прошёл ровно год, как она сюда приехала, для неё это был обычный будничный день, заполненный работой, заботами, когда часы летят со скоростью минут.
Впрочем, был один человек, которому этот день казался очень долгим и минуты тянулись бесконечно, как усталые путники, несущие невидимый груз.
Это была Лиена. Встала она рано, ещё затемно, чтобы успеть всё сделать. Гундега подоила коров, помогла покормить свиней и ушла. Позавтракав и захватив с собой узелок с едой, отправилась в лес Илма.
Когда сошёл иней, Лиена, как обычно, выгнала скотину на пастбище, но, посидев немного у опушки леса, почувствовала внезапно такую слабость, что не в силах была подняться. Под ложечкой ощущалась странная пустота. Удивительно! Временами Лиене казалось, что она летит по воздуху, не чувствуя своего веса. Но стоило лишь попробовать встать, и всё тело наливалось свинцовой тяжестью, как камень, на котором она сидела.
Лиена видела, что скотина направилась прямо в огород, но у неё не хватало сил встать и повернуть её обратно. Она только кричала, кричала, но почему-то не слышала своего голоса. Смотри, Бруналя уже забралась в морковь, овцы теребят и растаскивают стебли бобов, сложенные за сараем в копну.
— Бруналя, Бруналя! Куда!
Ни звука. Только в ушах непрерывно шумит лес или река.
Люди говорят, море тоже шумит и очень красивое оно. Лиена никогда не видела моря. Наверно, умрёт, так и не увидев. Может, и в самом деле красивое…
— Бруналя!
Даже Серко, почуяв что-то неладное, принялся лаять. А коровы и внимания не обращают на тявканье какого-то щенка.
"Ох, как шумит! Наверно, море!"
Лиена не слышала уже лая Серко, не видела коров, она лишь прислушивалась к убаюкивающему шуму. Хотелось заснуть, забыться, ни о чём не думать.
Но вдруг она вздрогнула оттого, что загудели колокола. Шум отдалился, теперь он доносился: как монотонный аккомпанемент. Колокола звали, будили, кричали где-то внутри самой Лиены. Нет, это же сердце, сердце бьётся…