— Благодарю. Конечно же, мы с Розой приедем, если только врачи не запретят ей перелеты, — и, поймав вопросительный взгляд селедки, пояснил: — Скоро нас будет трое.
— О, мои поздравления! — похоже, селедка облегченно выдохнула: с ее точки зрения, беременная леди не должна претендовать на Бонни.
Ага. Сейчас. Держи карман шире. Даже если я хочу убить Бонни Джеральда, это все равно значит, что тебе он не достанется!
— Ты разве не сказал Клаудии, caro mio?
Я нежно коснулась руки Кея, но посмотрела при этом на Бонни и произнесла «caro mio» с такими же интонациями, как на дне рождения Кея. Собственно, я только там и тогда называла Бонни так. И он это прекрасно помнил. Лучше, чем прекрасно, если верить на миг раздувшимся ноздрям и блеснувшим глазам. Я же медленно скользнула взглядом ниже, еще ниже… Не обязательно было видеть сквозь стол, чтобы знать точно: у Бонни встало. Я отлично знаю, что значит его участившееся дыхание и чуть прикрытые веки. Крохотные изменения, едва уловимые взглядом — и ясные, как надпись метровыми буквами, для меня.
— К слову не пришлось, — голос Бонни стал чуть жестче: переигрывает в попытке скрыть возбуждение.
— О, конечно, у вас есть куда более интересные темы для обсуждения, — я медленно улыбнулась, не отрывая взгляда от Бонни. — Вы ведь прекрасно знаете друг друга, раз собираетесь пожениться, не так ли, Клаудиа?
— Разумеется, мы доверяем друг другу, — селедка словно невзначай коснулась руки Бонни.
Не в первый раз. И — только она касалась его, не наоборот. Сам он не проявлял к Клаудии нежности и желания, лишь официально-показную заботу. Отвратительная игра. Будь на его месте любой из его артистов, выгнал бы с матюками и велел идти в школу, учить азы актерского. Но великому режиссеру можно.
Или великий режиссер хочет показать нам вовсе не любовь к Клаудии?
О, нет. Я не буду об этом думать, а то додумаюсь бог знает до чего. К примеру, до того, что этот чертов ужин — мольба о спасении.
— О да, главное в крепких отношениях — это доверие, не так ли, Бонни? — сказал Кей фразу, которую сказала бы я, если бы не отвлеклась на неуместные домыслы.
— Ты прав…
Я чувствовала, он чуть не добавил привычное «Британия», он даже почти искренне улыбнулся… почти улыбнулся… словно на миг почувствовал себя комфортно рядом с теми, кого любит и кому доверяет. Но тут же осекся и закрылся. Чертов придурок. Зачем ты мучаешь нас и себя? Скажи уже: все кончено. Сними чертово кольцо. Будь мужчиной, в конце концов!.. Или ты, Кей, хоть ты — расставь точки над «i», скажи ему!..
Но нет. Кей слишком сильно его любит и ни за что не сделает больно. Смешно звучит после того, как я видела Бонни на коленях у его ног, да? Слышала, как Бонни кричит под плетью? Касалась искусанных губ и рубцов на его коже…
Нет. Боже, о чем я опять думаю? Зачем снова представляю их вместе? Дура, какая же я дура! И какой же Бонни козел! Он не может не понимать, каково сейчас Кею. И не может снова прикинуться, что между ними лишь настоящая мужская дружба, ничего больше. Такого совершенства в самообмане не достиг даже Бонни Джеральд!
— Я должен был сразу сказать вам, что мы с Клау собираемся пожениться. Я сожалею, что так неловко получилось.
Слова извинений давались ему тяжело и звучали неискренне. То есть он сожалел — да, без сомнения. Ему было стыдно — опять да. Должен был — да, сто раз да. Должен был хотя бы позвонить, объяснить, что с ним происходит. Откуда такая внезапность? А главное, какого черта он всего месяц назад… всего месяц… нет. Только не разреветься от обиды. Я — леди. Леди не плачут, когда их бросает любовник. Леди улыбаются и желают ему счастья.
— Очень неловко, — холодно кивнул Кей и накрыл ладонью мою руку.
На несколько мгновений повисло молчание. Неловкое, напряженное, благословенное молчание, давшее мне возможность вздохнуть и взять себя в руки. Все же у меня нет двадцати поколений аристократических предков, и покерфейс дается мне не так легко и естественно, как Кею.
— Видимо, это была безумная страсть, — я так же холодно улыбнулась Клаудии и скользнула взглядом по ее великолепному декольте.
О да. Она определенно красивее меня. Ярче. Моложе. Фигуристее. Настоящая итальянка с огромными томными глазами, полными губами и высокими скулами, с гривой натуральных смоляных кудрей — как у Бонни, если бы он позволял им расти ниже лопаток. И голос у нее был именно таким, о каком я мечтала: богатое грудное контральто. Вот только Бонни не касается ее. Не бросает взгляды украдкой. Не продолжает ее фраз. Не улыбается одновременно с ней каким-то своим — их общим! — мыслям.