— Да, мадонна.
Отпустив его волосы и убрав руку с его паха, я чуть отстранилась, и он сел на столе, все так же не отрывая взгляда от меня. Завороженного, жадного и какого-то беззащитного, словно не он только что нарывался и провоцировал. А я вдруг подумала: он что, так и пойдет через весь зал голым? Ведь может, сукин сын! Ни малейшего движения, чтобы взять свои джинсы или рубашку! Просто встал, улыбнулся с легкой безуминкой — и пошел к двери из ложи. Голым.
Черт. Черт! Его же… я же… нет, я не готова к такому, это — не «Зажигалка», его же тут порвут на лоскутки…
— Стой, — велела я, когда он уже коснулся двери.
Он замер, но не обернулся. Зато обернулась я, все же мы не одни… Впрочем, зря я о чем-то волновалась. Девочки были заняты настолько, что уже почти не обращали внимания на нас. А я… а я почувствовала, как краснею. Хорошо, что Бонни этого не видит.
Прихватив со стола его джинсы и свою сумочку, я подошла к нему и сунула джинсы ему в руки. Он ничего не сказал, боже упаси! Вот прямо примерный саб! Только спиной выразил все, что думал — а думал он что-то вроде «два-один в пользу Сицилии, оле-оле-оле!».
Ага. Щас.
— Ладно, — я погладила его по спине, задержала ладонь на упругих ягодицах. — Не такой уж и скверный мальчишка, заслужил конфетку. Наклонись.
И, с удовлетворением глядя на выражающую удивление и предвкушение спину, достала из сумочки второй заблаговременно припасенный ништячок. Пробку-вибратор, увы, без ромашки на конце, зато изрядного размера. Ровно такого, чтобы ему было не слишком больно ее принять и не вышло о ней забыть, пока она внутри.
Смазав ее гелем (и надеясь, что подружкам сейчас не до нас), я сначала провела кончиком между его ягодиц, а потом резко втолкнула пробку в него. Бонни резко выдохнул, на миг напрягся — и тут же расслабился, тихо-тихо простонав что-то матерное.
Меня обожгло волной удовольствия от его покорности и от его боли. Дикое, иррациональное, болезненное удовольствие на грани желания закрыть глаза и сбежать от самой себя.
— Это была благодарность, dolce mio? — нет уж, я не сбегу, я доиграю наш экшн до конца.
— Да, мадонна, спасибо, — его голос сел еще сильнее, в нем явно слышались нотки боли, стыда и крышесносящего возбуждения. Коктейль Больного Ублюдка, та еще взрывная смесь.
— А теперь можешь надеть штаны. Я хочу искусство, а не порнографию.
— Да, мадонна, — ко взрывной смеси добавилась нотка восхищения. — Ты хочешь услышать что-то конкретное?
— На твой вкус, dolce mio. Если мне понравится… м… что ты хочешь в награду?
Он на миг напрягся. Я видела, в нем борются два противоположных желания: быть нормальным мужчиной, примерным сыном и порядочным семьянином — и быть самим собой, больным и счастливым ублюдком.
Я очень хотела, чтобы победило второе. Хотела, безумно хотела, но…
— Чтобы ты завтра вернулась в Нью-Йорк, к мужу.
Чертов придурок. Сицилия снова ведет, три-два, и мне снова больно. Ты этого хотел, да? А вот хер тебе во всю морду.
— Мне не нравится, — тоном злодейки из сериала ответила я и провела ладонью от его поясницы вверх, до затылка.
Он ничего не ответил, только выдохнул и едва заметно подался под мою руку, словно нехотя.
— У меня есть идея получше, — я нежно перебирала его волосы, наслаждаясь каждым мгновением контакта. — Если мне понравится, что и как ты споешь, я тебя выпорю. А если нет…
— Если нет?..
— То ничего не будет, dolce mio. Я уйду из «Касабланки» без тебя.
— Тебе… понравится, мадонна.
Где-то над входом в «Касабланку» должны были смениться цифры на табло: 3:4, в матче Сицилия-Россия счет опять в пользу России. В мою пользу. Не могу сказать, что меня это сильно радует — я бы предпочла… ладно, чего уж там. Я бы предпочла всего одно-единственное «ti amo, Madonna».
15. Миллион алых роз
Москва, конец октября
Роза
Я вышла из ложи через пару секунд после Бонни. Мне не хотелось оглядываться на подружек — из чистой, неприкрытой зависти. У них все было просто, и, судя по негромким стонам, с большим кайфом. А у меня…
Ладно. Тоже с кайфом, хоть и сложно. Слишком сложно для моих слабых нервов.
Чтобы не поддаться искушению и не окликнуть Бонни, я развернулась к дамской комнате. Проветриться, умыться и чуточку охладить процессор, перегревшийся на сицилийском солнышке.
Что ж, мне это вполне удалось. Вот прямо сразу, как я открыла дверь с силуэтом леди и услышала два знакомых голоса: уверенное контральто Ольги, суперсерьезной примы курса, и звонкую колоратуру Ленусика, обожаемой мужчинами за легкость характера и ненавидимой преподами за всю ту же легкость и пофигизм. Девчонки увлеченно гадали, зачем я приперлась в Москву и не пропустила ли мимо ушей, что Эдик Петров и Димка Гольцман ставят собственный мюзикл. Ирка-то Гольцман надеется, что я дам бабла, а попросить нормально не умеет.