— Прошу прощения, леди Говард, мистер Джеральд, — нарисовался Алекс, причем с полотенцем, которое тут же протянул Бонни; тот вытер попавшую на него воду. — Чем я могу загладить это ужасное недоразумение?
— Недоразумение?! — завизжала позади него красная от злости блондиночка. — Этот мудак посмел!.. Да вы знаете, кто мой отец?! Да вы тут все!..
— Цыц, — рявкнул на нее господин Семенов, и блондиночка от неожиданности заткнулась и выпучила глаза. — Твоему отцу придется долго извиняться перед леди Говард за твой идиотизм. Иди отсюда.
— Леди? Да она!.. — отмерла стервочка, и с ее языка полился мат-перемат.
Бонни тут же закрыл меня собой и уже набрал воздуха, чтобы ответить дуре, но я схватила его за плечо.
— Не надо.
Он тут же накрыл мою ладонь своей, обернулся — и мне стало окончательно плевать на дуру. Мой Бонни вернулся! Снова защищает меня. Волнуется обо мне.
Ни что-то сделать, ни закончить тираду стервочка не успела, ее уже подхватили под руки двое в черном и потащили прочь, а господин Семенов тяжело вздохнул:
— Мне безумно жаль, что этот невоспитанный ребенок испортил вам вечер. Поверьте, в моем клубе не принято вести себя таким образом.
— Да ладно, Алекс, — улыбнулась я, позволяя Бонни себя обнять. — Никто не пострадал. Пожалуй, нам просто пора домой.
— Вы очень добры, леди…
— Роза, Алекс. Я… там наверху еще остались девочки…
— Не беспокойтесь, Роза. Сегодня для вас и ваших подруг все за счет заведения. Мистер Джеральд… — Алекс протянул Бонни его рубашку и мокасины, оставленные в ложе, поклонился и растворился в толпе.
А я забрала у Бонни из рук рубашку, сама накинула ему на плечи.
— Ты слишком опасен для неокрепшей детской психики, больной ублюдок, — шепнула я и погладила его по щеке.
Он взял мою ладонь в свою, коснулся губами, и я почти утонула в темном, как сицилийская ночь, и таком же манящем взгляде.
— Тебе понравилось?
Понравилась драка?!. Или нет, он спрашивает совсем о другом… конечно, это я дура, совсем забыла…
Стоило вспомнить — и меня опять окатило жаркой волной.
Склонив голову ему на плечо, я провела рукой по его спине, запустила ее под рубашку и за пояс джинсов… Бонни рвано выдохнул и прижался теснее, хотя куда уж дальше-то! Я и так бедром чувствую весь рельеф его стояка.
Горя от смущения и возбуждения, я провела пальцами вниз, по гладкой коже, и нащупала едва заметно вибрирующую пробку. Не знаю, как мне удалось удержаться на табурете, потому что тут же сладко закружилась голова, а внизу живота разлилась голодная истома. Бонни же что-то невнятно простонал мне в волосы и толкнулся. А я буквально почувствовала, как разворачиваюсь на табурете к Бонни лицом, как его ладони скользят по моим бедрам, задирая юбку. Кто придумал такие табуреты, что сидя на них, чертовски удобно заниматься любовью? Строго что надо по высоте! Черт… это же приличный клуб! Приличный… о, да… Бонни — и приличный клуб, это же нонсенс… А достаточно ли прилично, что я, леди мать вашу Говард, толкаю пальцами вибратор в его заднице и ловлю сорванный выдох, хриплую мольбу:
— Мадонна… ты хочешь здесь?..
Хочу, до сноса крыши хочу…
— Не здесь. Домой, больной ты ублюдок, — так же хрипло, и дыхание не слушается, рвется. — Надень рубашку, хватит дразнить детей.
Он тихо засмеялся, неохотно оторвался от меня и продел руки в рукава, а потом опять обнял меня:
— Только тебя, Мадонна, — и, наконец, меня поцеловал.
Из клуба он выносил меня на руках, и мне показалось, знакомый голос окликнул меня… да ну, нафиг. Не вижу в упор Ирку Гольцман. Не умеет она выбрать правильный момент, не умеет! И вообще, меня нет дома минимум до завтра!
По дороге домой я тихо порадовалась, что взяла лимузин. Во-первых, водителю ни хрена не видно, чем мы там занимаемся в салоне. Во-вторых, салон просторный, что очень важно, да, очень…
Думать дальше у меня не вышло. Бонни только усадил меня на сиденье, кинул куда-то в салон мое манто и свою куртку, закрыл дверь — и опустился на колени между моих ног, потерся щекой о мою руку, а потом, не спрашивая, снял с меня туфли. О, да! Туфли, изобретение дьявола!
Я застонала от удовольствия, когда он поставил одну мою ногу себе на колено, а вторую стопу взял в ладони и принялся нежно массировать, одновременно целуя щиколотку. Наверное, если бы дорога была длиннее, я бы кончила от одного только массажа. Ну или он бы успел добраться не только до второй моей стопы, но и намного выше… Мне очень хотелось, но я его не торопила. В предвкушении есть своя особая прелесть, как и в занятии любовью в лимузине, едущем по ночной Москве… вроде бы ко мне домой, но на самом деле мне было не до того, чтобы думать о месте назначения. То есть когда мы остановились — я вообще не помнила, в какой части света мы находимся. И когда Бонни, не вставая с колен, надевал на меня туфли и накидывал манто, лаская меня каждым касанием рук, и меха, и взгляда — тоже. Я видела и чувствовала только его… нет, наше, общее на двоих, сносящее крышу желание. И когда Бонни вышел первым и подал мне руку — мне тоже было совершенно все равно, где мы. Лишь бы как можно скорее добраться до постели… или хотя бы закрыть за собой дверь…