— Когда ты закончишь думать о себе, кексик, подумай о Доминике и Лоу. Если ты останешься с ними, все будут считать их геями. — Полный вызова взгляд Райли встретился с её глазами.
«К чему он клонит?»
— А мы будем знать, что они нормальные.
— Ха. Ладно, пусть. Думаю, это не так уж и плохо, что тебя считают геем. — Мужчина снова сосредоточился на сэндвиче.
«Что-то гнетет его». Кинли знала, что, вероятно, должна отпустить это, но его слова не давали ей покоя, она осознавала, что понять Райли было слишком важно, чтобы сдаваться. Даже если этот мужчина никогда не присоединится к их отношениям, он неотъемлемая часть Лоу и Доминика. Они должны быть в хороших отношениях.
— Так… твою невесту беспокоило, что всё выглядело так, будто она спала с геями?
Райли издал слабый смешок, но в нём не было веселья.
— Не совсем. Её больше беспокоило то, что фантазии людей могли ещё больше развиться, если бы узнали, что она спит с братьями.
Кинли потребовалось некоторое время, чтобы переварить сказанное Райли. Как только она поняла, у неё отвисла челюсть от инсинуаций этой таинственной женщины.
— Это нелепо! Ты и Лоу никогда бы… Вот же сука.
Кинли никогда не ругалась, но сейчас это казалось очень уместным. «Как эта женщина посмела?»
Мгновение Райли пристально смотрел на неё с невозмутимым выражением лица.
— Я делю женщин с моим братом. Это не нормально, поэтому у многих людей разыгрывается дикая фантазия. Если бы я тоже был с тобой, про всех нас пошли бы грязные слухи. Как ты собираешься убеждать людей жертвовать на благотворительность, когда все называют тебя и твоих мужчин — твоих мужей — извращенцами?
— Во-первых, так будут делать не все. Многих людей совсем не волнует моя личная жизнь. А те, кто позволяют себе подобное за моей спиной, не волнуют меня. По крайней мере, теперь не будут.
Она слишком много времени тратила, пытаясь угодить другим людям.
— Это ты сейчас так говоришь, но как только мы вернемся в реальный мир, всё изменится.
— Райли, я всю свою жизнь жила, беспокоясь о том, что люди подумают обо мне. Я росла в высшем обществе, где репутация для женщины — это всё. У моей сестры безупречная репутация. Она считается одной из самых утонченных женщин города. Она — эгоистичная лгунья, которая изменяет мужу и считает своих детей всего лишь механизмом контроля над ним. Она планирует дать кому-то возможность убить свою единственную сестру и говорит мне на прощание «пока-пока». Она блистательно живет так называемой «нормальной» жизнью, но, мне думается, она одна из самых несчастных людей на планете, раз ведет себя так. Если это нормально, то это полное дерьмо. Я не хочу в этом участвовать.
Райли покачал головой.
— Это ты сейчас так говоришь, но подожди, когда у тебя больше не будет твоей безупречной репутации. Ты понятия не имеешь, каково это, когда весь мир смотрит на тебя сверху вниз.
«Он полностью разочаровался в жизни».
— Ты знаешь, каково это, когда один-единственный человек возносит тебя на небеса? Потому что, может быть, мир и не смотрел на меня сверху вниз, но у меня не было никого, кто по-настоящему любил бы меня. Думаю, что рискнула бы чем угодно, лишь бы в моей жизни было это.
— Ты ужасно наивна.
— Мне уже говорили об этом раньше, но, думаю, что это ты ужасно циничен.
— Этому быстро учишься, когда ты сын городской шлюхи.
— Не называй её так.
Кто бы это ни был, Кинли не собиралась позволять кому-то так говорить о матери Лоу. Когда он общался с ней под видом «Майка из Калифорнии», то был полностью откровенен о своей матери. Хоть она и была опустившейся и разбитной, но он любил её.
Райли пожал плечами.
— Именно этим она и занималась.
— Но это не её суть, — возразила Кинли.
— Я просто реалист, какой была и Симона. Она хотела за счет связей Доминика подняться по социальной лестнице, используя наши с Лоу спины в качестве ступенек. Удерживать его на публике отдельно от нас, было единственным способом достичь её целей. Потому что о женщине, которая спит с двумя братьями и их другом, быстро распространились бы разные домыслы, и она навсегда стала бы шлюхой.
— Ты был влюблен в неё.
«Ничем другим не объяснить его горечь».
Райли задумался, а затем покачал головой.
— Я был влюблен в фантазию о ней. В мечту о тех отношениях, которых хотел. Симона открыла мне глаза.
— Нет, Симона продемонстрировала, каким ужасным человеком она была.
— Она хотела того же, чего и все женщины.
— И что же это, по-твоему? Для меня это любовь и дружба. Быть нужной и желанной.
Мужчина фыркнул.
— Деньги, уважение и место в обществе.
— Вау. Здорово она тебя обработала. Я удивлена. Никогда бы не подумала, что ты просто безропотно подчинился и согласился с этим. Либо ты любил её всем сердцем, либо ты не такой, каким мне показался.
Райли хмуро взглянул на девушку.
— Я не любил её.
Если это было правдой… было похоже, что он добровольно отказался от многого ради женщины, которой не принадлежало его сердце.
— Но ты же собирался позволить ей диктовать условия всю твою оставшуюся жизнь?
Его циничная улыбка вернулась.
— О, пожалуйста. Ты пытаешься сказать мне, что не позволила бы Грэгу Дженсену влиять на тебя? Ты уже это сделала. Ты запросто избавилась от того, что двадцать пять лет хранила для брака, чтобы подарить Грэгу старый добрый трах. Поэтому на твоем месте я бы не стал сильно распинаться о том, что ты не прогибаешься.
— Ты думаешь, я спала с Домиником и Лоу, потому что собираюсь вернуться к Грэгу?
— Конечно. Грэг собирался стать твоим мужем, и ты хранила себя для него. Раздвинув ноги для моего брата и Доминика, ты, вероятно, почувствовала себя сильной. Была ли месть сладкой?
«Так и было, но не по тем причинам, о которых он думал».
— Я не берегла себя. Просто меня никто никогда не волновал настолько, чтобы я захотела с ним спать.
— И тем не менее, тебя заинтересовали мои братья всего через пару дней после того момента, как мы, накачав наркотиками, похитили тебя и разрушили твой мир. Да, я верю в это.
«Но так и было». И Кинли начинала думать, что, возможно, её любовь и будущее стоят того, чтобы за них бороться.
— Мне все равно, во что ты веришь, Райли. Я знаю себя. Я знаю, что делаю и что чувствую. Я действительно испытываю привязанность к твоему брату и Доминику, и для меня это имеет большое значение. И то, что я спала с ними, произошло не из мести, а чтобы сделать шаг вперед в жизни. Тебе этого не понять, потому что ты цепляешься за прошлое. Какая-то женщина ранила тебя, ты до сих пор не можешь отпустить это, поэтому выливаешь всё это на меня. Прекрасно, но остановись и подумай, что я — не ты. Грэг ранил меня. Бекс ранила меня. Мой отец ранил меня. И угадай, что? Я не позволю им разрушить мою жизнь. Я не позволю им изменить меня. Может быть я наивная и глупая, но не оставлю попыток найти любовь. Меня не волнует, как это произойдет. Произойдет ли это с одним, двумя или тремя мужчинами, я приму это. Меня не волнует, что подумает остальная часть мира, потому что никого не волновало, что мой жених собирался убить меня. Это волновало только тебя, Доминика и Лоу. И это всё, что имеет для меня значение.
— Это заботило нас не из-за тебя, — вылетевшие слова словно царапали. Это больно, но потом, кажется, мужчина решил показать свою версию правды. — Но сейчас всё по-другому. Я не могу изменить то, что ты чувствуешь.
А еще Райли не мог выбирать для неё настоящее. Отныне никто не сможет решать, какой будет Кинли Коул и что она должна делать. Никто не сможет изменить ту сокровенную часть, которая заполняет её сердце, несмотря на все доказательства того, что это не сработает. Она отказывалась верить, что, в конце концов, останется одна.