Томас притягивает ее руку к себе. Она удивлена и не удивлена одновременно: парней так заметно выдают их тела. Ей хочется прикоснуться к нему и сделать ему приятно, но мешает что-то мерзкое, присутствующее на краю сознания.
Он чувствует сопротивление и отпускает ее руку.
— Прости, — говорит она.
Машину пронзает резкая вспышка света. Свет отражается от зеркала заднего вида и ослепляет Томаса, который быстро поднимает глаза.
— О Господи! — восклицает он, когда обнаруживается другой свет, свет фонаря.
Линда и Томас в панике мечутся на переднем сиденье, как в какой-нибудь комедийной интермедии. Томас застегивает рубашку и брюки, а Линда натягивает на себя пальто. Невозможно не вспомнить, как тетя кричит: «Проститутка!» — и потом: «Шлюха!» Размахивает руками, как цепами.
Полицейский сильно стучит в окно. Томас опускает стекло.
Свет фонаря врезается Линде в лицо, и в какое-то мгновение она думает: это не полиция, это кто-то, кто убьет нас. Поэтому, когда коп убирает фонарь и просит у Томаса права, она испытывает почти облегчение.
— Ребята, вы знаете, что это частная собственность? — спрашивает полицейский.
— Нет, офицер, я не знал, — говорит Томас преувеличенно вежливым голосом. Конечно, Томас знал, что это частная собственность.
Полицейский изучает права, и им кажется, что на это уходит целая вечность.
— Сын Питера Джейнса? — спрашивает наконец полицейский.
Томас вынужден кивнуть.
Коп нагибается и рассматривает Линду, будто пытаясь ее оценить.
— Мисс, вы в порядке?
— Да, — отвечает она, мертвея.
Полицейский выпрямляется.
— Езжайте, — отрывисто говорит он Томасу. — Вам пора бы уже быть дома.
Теперь его голос звучит по-родительски, и Линда знает, что это безмерно раздражает Томаса. Она хочет, чтобы полицейский придержал язык. Когда тот идет к своей машине, Томас поднимает стекло.
Сидя в «скайларке», Томас и Линда молчат, ожидая, пока полицейская машина уедет. Когда она скрывается с глаз, Томас откидывается на сиденье и закрывает лицо руками.
— Черт, — произносит он, но она видит, что он улыбается.
— Это должно было случиться, — вздыхает она.
— Не могу поверить, что он знает отца! — У Томаса начинается истерический смех.
— Ты был очень вежлив, — замечает Линда.
Проходя мимо тети по пути в ванную, Линда думает о Томасе. Сидя в классе или подавая посетителю меню, Линда думает о Томасе. Между уроками они обмениваются записками или заходят за угол и целуются. Каждое утро, когда она идет по своей улице, он ждет ее, и, садясь в «скайларк», она старается как можно ближе придвинуться к Томасу. Они крадут минуты у остальной жизни и всегда опаздывают.
Линда!
Мы можем встретиться после школы?
Томас!
Я снова читала О’Нила. Вот этот отрывок: «Никто из нас не может влиять на вещи, которые делает с нами жизнь. Они происходят еще до того, как вы это осознаете, и как только они произошли, вам приходится делать другие вещи, пока наконец все это не становится преградой между вами и тем, кем бы вы хотели быть, и вы, теряете свое истинное «я» навсегда».
Линда!
Мне нравится О’Нил, но это ерунда. Конечно же, мы можем влиять на вещи, которые делает с нами жизнь. Я предпочитаю вот этот отрывок: «Я опьянел от красоты и ее песенного ритма и на какое-то время потерял себя — потерял свою жизнь. Я был свободен! Я растворился в море, стал белыми парусами и летящими брызгами, стал красотой и ритмом, стал лунным светом, кораблем и высоким звездным небом! Я находился вне прошлого и будущего, я был частью покоя, единства, неистовой радости, частью чего-то большего, чем моя жизнь или жизнь Человека, — частью самой Жизни!»
Это получше, правда?
Господи, какое же нудное это занятие.
Линда!
Мне очень нравится свитер, который на тебе сегодня. На четвертом уроке ты сводила меня с ума.
Томас!
Спасибо. Это свитер Эйлин.
Линда!
Что ты делаешь в эти выходные? Я вынужден ехать в Киллингтон[67] — кататься на лыжах. Мне не хочется ехать, потому что это означает четыре дня без тебя. Что же со мной происходит?
Томас!
Я должна работать все выходные. На лыжах я никогда не стояла.
Линда!
Сегодня вечером хоккейный матч. Ты придешь?