Юбка ее съехала набок, пока они шли, она разбила свои туфли. Даже в такую холодную неприветливую погоду она чувствовала рядом с собой тепло Томаса. Его плечи как-то сжались, словно он стеснялся самого себя. Его физическое присутствие было знакомым и в то же время чужим. Все клетки его тела были другими, трижды изменившимися.
— Ты преподаешь? — спросил он.
— Да. — Она назвала колледж. — Неполный рабочий день. Муж умер два года назад, и осталась страховка.
— Я не знал. Прости. — И это говорил он, который лучше любого другого знал, какое это бесполезное слово. — Продолжительная болезнь?
— Нет. Это случилось внезапно.
Томас почти бежал рядом с ней.
— После его смерти я начала больше ездить с выступлениями, — сказала она. — Я убедилась, что в гостиничных номерах меньше думаю о Винсенте.
Они дошли до скамейки. Он жестом пригласил ее сесть. Она села, не вынимая рук из карманов плаща. Впереди был уик-энд, который теперь казался реальнее, чем всего несколько часов назад. Она знала, что через год, возможно, будет думать: «Это был уик-энд, который я…» Все-таки их встреча через столько лет — явление знаменательное. Знаменательное хотя бы тем, что они поведали друг другу о событиях своей прошлой жизни. Думать о чем-то большем было невозможно; сейчас это было бы противоестественным, попыткой плыть против течения.
— Твой брак был удачным? — поинтересовался он.
Никто никогда не задавал ей подобного вопроса. Необходимость ответить на него вызывала какое-то радостное возбуждение.
— Думаю, это был чудесный брак. — Она ничего не знала о втором браке Томаса с женщиной по имени Джин, кроме его ужасного расторжения и последствий. — У нас было столько хорошего. Помню, что именно так я думала, когда Винсент умер: «У нас было столько хорошего». И так мало плохого.
— Я рад за тебя.
— Но никто не может прожить жизнь без потерь, — проговорила она. И подумала: а правда ли это? Может ли кто-нибудь в пятьдесят два года сказать, что прожил жизнь без потерь? — Винсент как будто никогда не страдал, и это показалось мне достойным подражания. Жизнь стала нормальнее, менее сложной, чем была до этого.
«Чем была с тобой», — могла бы она добавить.
— Наверное, этого вполне достаточно, чтобы полюбить человека.
— Мы только что вернулись из нашего строящегося летнего дома в Мэне. Мы ездили туда на день, чтобы встретиться с подрядчиком. Это место стало впоследствии чудесным домом — чудесным для нас. Мы много лет копили деньги, и вот наконец дом стал реальностью. Мы сожалели лишь о том, что не построили его, пока дети были меньше, хотя уже подумывали о внуках. — Она прервалась, словно чтобы перевести дыхание, хотя в действительности пыталась подавить на мгновение охватившую ее злость. — Я поехала в банк, а он остался в доме. Когда я вернулась, он лежал на полу среди рассыпавшихся апельсинов.
— Сердечный приступ?
— Обширный инсульт. — Она остановилась. — Ничего в его здоровье не вызывало таких подозрений. Ему было всего пятьдесят.
Томас накрыл ладонью ее руку, выскользнувшую из кармана, пока она говорила. Его рука была холодной, ладонь — огрубевшей, хотя это была рука писателя. Он прикоснулся к ней неуклюже, как человек, не привыкший утешать других.
— Я так удивилась, когда увидела тебя, — сказала она. — Я не ожидала. Я не читала программу.
— Ты бы приехала, если бы знала?
Этот вопрос был словно тоннель со множеством потайных ответвлений.
— Я могла бы осмелиться из любопытства.
Томас отпустил ее руку и достал пачку сигарет. Несколькими давно знакомыми Линде движениями он взял сигарету, прикурил, убрал с губы кусочек табачного листа и выпустил тонкую струйку голубого дыма, который повис во влажном воздухе, словно фрагмент тающего текста, написанного каллиграфическим почерком. Спрашивать о его здоровье, конечно же, не имело смысла. Почти наверняка Томас скажет, что живет уже слишком долго.
— Ты бы удивилась, если бы узнала, что я приехал сюда из-за тебя? — спросил он.
Нечто большее, чем удивление, заставило ее промолчать.
— Да, меня это тоже удивило, — произнес он. — Но так оно и есть. Я увидел твое имя и подумал… Ну, я не знаю, что я подумал.
Позади них засвистел паром или буксирное судно.
— Ты знаешь, я голоден, — сказал Томас.
— У тебя через полчаса выступление.
— Плата, взимаемая за все это удовольствие.
Линда взглянула на него и рассмеялась.
Томас встал и как джентльмен подал ей руку.
— Думаю, после этого мы должны угостить себя ужином.
— По крайней мере, — ответила Линда в том же духе.