Он выглядел самым здоровым из всех находящихся в помещении: подтянутый и загорелый, похожий скорее на человека, который зарабатывает на жизнь, управляясь с лошадьми, а не со словами. В его стране сейчас была осень.
Новость действительно удивила ее: пока они с Томасом были на пароме, маленькая женщина мышиного цвета получила престижную премию.
— Я бы сказал, счастливица, — весело подытожил австралиец. Линда обернулась и заметила то, чего не замечала раньше, — бутылки шампанского в корзинках на столе.
— Не уверена, что я когда-то о ней слышала.
— В этом вы не одиноки. Выскочила из неизвестности. Мне сказали, ей сулят большое будущее. Ну, так тому и быть, правда? Я бы рискнул предположить, что здесь не найдется и двух людей, которые читали ее.
Линда передвинулась, чтобы лучше видеть. Сейчас было больше фотографов.
— Она часто употребляет слово «трахать», — заметил австралиец.
Память сработала. Возможно, она все-таки читала стихи этой поэтессы.
— Это век траханья, — сказала Линда, хотя сама не употребляла этого слова.
— У нее в номере уже столько цветов, что ей пришлось попросить коридорного отнести их вниз, к портье.
Линда почувствовала легкую зависть. Они с австралийцем улыбнулись, и каждый из них знал, что думает другой. Трудно открыто признаться в зависти, но можно молча согласиться с тем, что она есть. Было бы лицемерием не признать этого.
Улыбка австралийца угасла. Линда ощутила рядом с собой чье-то тяжелое присутствие.
— Очень жаль, что ваш парень не получил приза. — Нижняя губа Роберта Сизека была толстой и влажной, его шипящие звуки — угрожающими.
— Он не мой, и он не парень, — отрезала Линда, имея в виду Томаса.
— Вот что странно, — заметил австралиец, — вчера вечером на ее выступлении было человек десять, не больше. А сейчас ее пытаются уговорить дать сегодня вечером специальное выступление.
— Я рада за нее. — Линда старалась не обращать внимания на Сизека.
— Она работает библиотекарем. В Мичигане, — сообщил австралиец.
— Вы здорово разволновались насчет Томаса Джейнса, — громко заявил Сизек, не желая быть проигнорированным.
Гнев, столь успешно сдерживаемый всего несколько минут тому назад, выпустил свои когти у нее в груди — словно зверь, посаженный в клетку со львом в обличье Сизека. Она повернулась, чтобы посмотреть Сизеку в лицо, и на мгновение испугалась его непомерно большой головы.
— Томас Джейнс за много лет не опубликовал ни одного произведения. — Линда, как могла, контролировала свой голос. — И потому не мог даже попасть в поле зрения жюри, которое присуждает премии. Хотя уверена: если вчера вечером вы были на его выступлении, то согласитесь, что будущие его публикации могут завоевать премии во многих странах.
— А если вы были сегодня днем на дискуссии с участием мистера Джейнса, — парировал Сизек, подхватывая тон, — то, уверен, вы согласитесь со мной, что ваш парень здорово обделался.
Линда глянула на австралийца, который смотрел в сторону.
Она знала, что ведет себя, как школьница, друга которой обидели на спортивной площадке. Но уже не могла отступать — она слишком втянулась.
— Лично я, — произнесла Линда, — предпочла бы блистательные слова человека, который смущается на публике, жиденькой прозе пьяного так называемого романиста, которому, кажется, не терпится устроить скандал, но он этого не дождется.
И тогда Сизек проговорил вполголоса, так, чтобы слышала только она:
— Не думал, что такой огонь может исходить от человека, чьей пресной внешности соответствует только тусклость ее поэзии. Полагаю, есть женщины, которым интересна эта ерунда? Думаю, это те, кто регулярно читают любовные романы. Наверное, там крутятся неплохие деньги? Нет?
Линда воспроизвела его полушепот.
— Не пытайся меня трахнуть, — изрекла она, пробуя это слово на незнакомом человеке.
Сизек был ошарашен, пусть только мгновение, но Линда сочла это победой. Она снова глянула на австралийца.
Нарочито медленно, чтобы не казаться убегающей, Линда повернулась и пошла к двери.
«Мне понравилось это слово, — подумала она, выходя из комнаты. — Оно хорошо звучало. Оно хорошо чувствовалось».
Остаток своего гнева она выместила на кнопке лифта, которая как будто специально отказывалась подавать кабину. Подошла пожилая пара и остановилась рядом. Из номера где-то по коридору доносились ритмичные всхлипывания женщины, напряженные и продолжительные — там занимались любовью. Пожилая пара застыла от смущения. Линда им сочувствовала и хотела подыскать остроумное замечание, чтобы разрядить обстановку, но вместо этого их смущение заразило и ее. Идя к лестнице, она подумала: «Что за неисчерпаемый источник вины открыл в себе Томас?»