Лагерь был в образцовом порядке. И землянка, и складские постройки сделаны добротно, умелыми крестьянскими руками.
— Как это тебе удалось? — пораженный увиденным, спросил я Лелю.
— А у меня хорошие помощники, — ответила она. — Кстати, один из них сюда идет, Витей зовут.
Витя, подросток лет четырнадцати, молча кивнул Леле, и они отошли в сторону. Тихо сказав ей что-то, он каким-то особым, охотничьим шагом направился по тропинке в сторону деревни Миговщины. Проводив его взглядом, Леля пояснила:
— Витя Костюкевич — один из моих лучших связных. Его отец, лесник, тоже наш человек. И оба не знают, что каждый на меня работает… — Она лукаво улыбнулась, но тут же нахмурилась. — Был у меня еще один замечательный человек — лесник по фамилии Решетняк. Он лагерь оборудовал. Но вскоре кто-то из полицаев пронюхал, что Решетняк помогал партизанам, — голос Лели слегка дрогнул. — И тогда они и самого Решетняка, и всю его семью расстреляли.
Изумленный всем увиденным и услышанным, я предложил Леле:
— Может, объединим наши силы. Жить в одном лагере легче.
— Спасибо за заботу, — ответила она, — но пока мы ни в чьей помощи не нуждаемся. А вот тебе кое-чем помогу.
И действительно, через родственников и знакомых своих связников Леля установила контакты с работниками железной дороги на станциях Крупки и Борисов. Некоторых из них она связала со мной, а вскоре помогла подобрать необходимую одежду Клаве Милорадовой — близкой подруге Зои Космодемьянской — для работы в Орше. Затем привела ко мне двух лучших своих связных — Митю Синяка и уже знакомого Витю Костюкевича.
— Только по старому знакомству отдаю тебе этих ребят, — полушутя сказала она. — Благо я еще несколько человек для такой работы подготовила.
Виктор не раз рассказывал мне о своей «работе» у Лели: «Сутками сидел недалеко от железнодорожного полотна. Леля дала мне часы, и я отмечал, когда в какую сторону и с какой техникой идут эшелоны. Потом относил эти записи в определенное место, там для меня стояла еда. Кто приходил за сведениями, не знаю, глубокая конспирация была».
Оставив в лагере Лели фельдшера Валерия Винярского, я со своей группой разбил лагерь поблизости.
Чуть позднее я узнал от Валерия о трагической смерти Зины Морозовой. Понимая, что вылечить ее в таких условиях невозможно, и считая, что она является обузой для своих подруг, Зина приняла самое, как ей казалось, справедливое решение. Когда однажды Валерий начал чистить свой пистолет, она спокойно попросила: «Дай-ка этим займусь я». Ничего не подозревавший Валерий охотно выполнил ее просьбу, думая, что это занятие хоть как-то отвлечет Зину. Через минуту раздался выстрел — смерть Зины наступила мгновенно. Все мы глубоко переживали случившееся, особенно Леля. Она прикрепила к своей гимнастерке рядом с орденом Красного Знамени Зинину Красную Звезду.
— Теперь я за двоих буду бить фашистскую гадину! — сурово сказала она, а по щекам ее катились слезы.
Павел Иванович Кожушко
В начале июня 1942 года наш партизанский отряд под командованием Виктора Ливенцева совершал рейд из Кличевского района на север, к железной дороге Минск — Орша. Остановились в деревне Красное. Моя диверсионная группа начала готовиться к очередной операции на «железке». Наше «противоэшелонное ружье», которым мы разъединяли рельсы, у настоящих подрывников могло вызвать только усмешку — гаечные ключи да путевые лапы. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. И с этим инструментом мы сумели уничтожить несколько десятков вражеских эшелонов.
В одной из деревень услышали от местных жителей, что на околице не раз появлялись девушки-десантницы в военной форме, с автоматами и винтовками. И командир у них — тоже девушка, вся грудь в орденах. Однако на наши просьбы помочь встретиться с ними жители неопределенно пожимали плечами: мол, не знаем, где они находятся. Кто-то посоветовал зайти в крайнюю к лесу хату в соседней деревне Бобр. Может, тамошние мальчишки что скажут.
Найти десантниц означало установить связь с Москвой. — Будем искать, — дал я установку своим ребятам. В указанной жителями хате мы застали двух пацанов лет десяти — двенадцати. Завели разговор о десантницах. Хлопчики клялись, что никаких партизанок «ни в жизнь не видели». Однако по излишней горячности, с которой они отнекивались, мы поняли, что им все известно.
На дворе стояла нестерпимая жара. Кто-то из моих парней решил напиться из колодца. Шест с бадьей был зацеплен за штырь. Он отцепил, набрал воды, наполнил флягу. Тут один из хлопчиков говорит: «Надо скотине воды к вечеру набрать», — и шасть из хаты с ведром к колодцу. Чувствую, не зря он заторопился, наблюдаю из окна. А он опять закрепил шест на штыре. И тут чутье разведчика мне подсказало: это условный знак. Мол, в доме чужие, вход запрещен. Надо как-то внушить, пацанам, что мы «свои». Стали как бы невзначай рассказывать о своих боевых делах. Мальчишки с сомнением разглядывали мои франтоватую шляпу и белоснежную рубашку, которые мне достались «по случаю» (прежняя моя одежда за время весенней распутицы напрочь расползлась). У меня сложилось мнение, что, если б хлопчиков даже пытали, они бы не сказали ни слова.
Наконец, уже под вечер, один из них заколебался:
— Надо сходить в лес, телочку поискать.
Мы пошли с ним, уговаривая привести кого-нибудь из партизан. Он ничего не ответил и пошел в глубь леса, потребовав, чтобы мы оставались на опушке. Я проинструктировал своих хлопцев, что и как делать, если вместо советских десантниц явятся переодетые гитлеровские провокаторы.
Через некоторое время на лесной тропинке появилась девушка в кубанке. Защитная военная форма, на гимнастерке два ордена, через плечо автомат. Статная, светловолосая. Я оставил свой автомат на земле, направился ей навстречу.
Она приветливо улыбалась. Поздоровались.
— Леля.
— Павел.
Мои хлопцы уселись так, чтобы был круговой обзор. Покуривают, мирно беседуют. Посмотрев на них, Леля спросила с иронией:
— Уж не перессорились ли вы — спинами друг к другу сидите?
Разгадала нашу тактику! А сама пришла одна, без всякой страховки. Видно, крепко верила своим юным связникам.
— Пошли к нам, — пригласила Леля.
В лагере в сосновом бору познакомились с ее группой — одни девчата. И все каких-то пару недель из Москвы. Мы давай наперебой расспрашивать их обо всем: кто каким фронтом командует, на сколько наши продвинулись вперед, какое оружие сейчас в ходу у подрывников.
— Конечно, не это, — кивнула Леля на наше «противоэшелонное ружье». — С таким драндулетом много под откос не пустишь, особенно на нашем участке «железки».
Их участок — от Крупок до Борисова — тщательно охранялся немцами. Лес на протяжении нескольких километров по обе стороны от железнодорожной колеи вырублен на 50 метров. К тому же рядом проходила автомагистраль стратегического значения.
— В общем, дел у нас — только поворачивайся, — заключила Леля.
Один из моих наблюдательных подрывников — Иван Лысак «узрел» у девчат магнитные мины. На мою просьбу поделиться с нами взрывчаткой Леля, хитро подмигнув девчатам, предложила осуществить операцию вместе.
Наполнили фляги свежей водой, затем склонились над картой. Леля показала предполагаемое место операции. Я было запротестовал: мол, близко от лагеря, дорога сухая, овчарки мигом возьмут след.
— А мы свой отход заранее заминируем, — заметила Леля. — Собака мину обнюхает, дотронется и тут же вместе с проводником — в небеса. Кроме того, можно в липовые лапти обуться, у нас их предостаточно.
Она командовала всей операцией. Объяснила, кто минирует полотно, кто в охране справа и слева, кто прикрывает отход.
На опушке, совсем близко от железнодорожной насыпи, Леля, услышав шум приближавшегося эшелона, подошла ко мне:
— Под стук колес побежим к насыпи, заляжем и будем ждать следующего эшелона.