Лепсиус наилучшим образом воспользовался своими привилегиями и полученными деньгами. Он пробыл в Египте более трех лет (до декабря 1845 года) и добрался до самой Нубии. Под воинской охраной он работал спокойно, без всяких эксцессов, измерял, наносил на карту, составлял документацию, перерисовывал, вел подробный дневник раскопок, во всем действовал методично, с вошедшей в пословицы немецкой пунктуальностью. Интересно отметить, что на все полевые работы, включая жалованье рабочих и оплату транспортных средств, ушло 36 400 талеров (примерно 100 000 позднейших марок), тогда как на публикацию результатов экспедиции потребовалось 80 000 талеров. Трофеи были исключительными как по количеству материальных находок, так и по количеству полученных научных сведений. Привезенные Лепсиусом древние предметы, многие из которых он спас от известковой печи, легли в основу великолепной египетской коллекции Государственного музея в Берлине, эти экспонаты и поныне остаются гордостью музея. С приобретенными сведениями он ознакомил мир в сотнях научных работ, и особенно в двенадцатитомных «Памятниках Египта и Эфиопии» (1849–1859), которые по праву были названы «внучатыми отпрысками» «Описания Египта». Лепсиус разрешил ряд вопросов египетской филологии, мифологии, истории искусства, но наибольший вклад он внес в установление египетской исторической хронологии. И хотя в исходной ее дате, как мы теперь знаем, ошибся на тысячу лет (а Шампольон на две тысячи), все же внес порядок и ясность там, где другие видели лишь хаос имен без указания дат. Из отдельных эскизов о жизни Древнего Египта он создал картину его истории, разделив ее (по Манефону) на три эпохи — Древнее, Среднее и Новое царства. Этого деления мы придерживаемся по сей день. Лепсиус больше, чем кто бы то ни было до него, преуспел в отгадывании загадок, связанных с пирамидами. Он определил имена ряда их обладателей и время правления каждого, выяснил, что пирамиды строились в эпоху Древнего и Среднего царств, в Новом уже не строились. В период своего полугодичного пребывания на месте прежнего Мемфиса, или Меннефера, он изучил поля пирамид от Абу-Роаша до Лишта и Иллахуна, описал 64 пирамиды, 30 из них открыл сам. Правда, дальнейшие исследования на протяжении последующих ста лет, показали, что ряд объектов, которые он принимал за пирамиды, были постройками другого типа и, наоборот, в иных полуразрушенных постройках он не распознал пирамид, однако это отнюдь не принижает его заслуг. Прочесал он, разумеется, и окрестности Гизе, а на Великой пирамиде укрепил табличку с именем и титулами своего монарха, добавив к иероглифам прусскую орлицу и железный крест. Впрочем, на этой исхоженной земле он задержался ненадолго, а занялся обследованием менее изученных пирамид в Абусире, Медуме и Саккара. Лепсиус был первым, кто наметил этапы эволюции пирамиды: от древнейшей формы царской гробницы с плоской крышей к гробнице со ступенчатой надстройкой и гробнице в виде правильной пирамиды. Он создал также интересную теорию «постепенного роста» пирамиды, по которой ее величина зависела от длительности правления того или иного фараона. И хотя сейчас паука отказалась от этой теории, в то время это был шаг вперед, потрясший устаревшие представления, что заслуживает положительной оценки.
«Поля пирамид в Мемфисе, — писал он в „Сообщении министерству о приобретениях и результатах экспедиции“ вскоре после того, как в 1845 году вернулся на родину, — явили нам картину египетской цивилизации в те древнейшие времена, которые впредь следует считать первым отрезком изученной истории человечества… Древние династии египетских правителей отныне предстают перед нами уже не просто рядом ничего не значащих, забытых и сомнительных имен. Теперь мы уже можем подходить к ним без прежних, вполне обоснованных сомнений; их последовательность установлена и подвергнута критической проверке, а даты их существования соотнесены с определенными историческими эпохами. Более того, перед нами предстала картина процветания народа под их властью, и весьма часто они сами выступают в своей индивидуальной исторической реальности».
После Шампольона и Лепсиуса исследователи пирамид уже не довольствовались только выяснением технических данных. Перед ними открылась возможность узнать об этих постройках значительно больше, чем знали Геродот и Плиний, и сообщить об этом всем, кто не мог сам прочесть иероглифы.
Ученых нового поколения уже не удовлетворяли кратковременные экспедиции. Завершить изучение пирамид можно было только в рамках комплексного археологического обследования. Приходилось ориентироваться на длительное пребывание в Египте, отдавать стране на Ниле тело и душу. Так они и поступали, эти добровольцы на службе науки, одержимые страстью к открытиям и пренебрегающие опасностями и неудобствами. Во главе их стали французы Мариетт, Масперо и де Морган, англичанин Флиндерс Питри, немец Борхардт. Позже на смену им пришли швейцарец Навиль, итальянец Барсанти, англичане Квибелл и Фёрс, американцы Литгоу и Рейснер, французы Лорэ, Жекье и др.
Огюст Мариетт (1821–1881), родом из Булони (в молодости — учитель французского языка в Англии, рисовальщик образцов лент на одной английской фабрике, преподаватель коллежа в Булони), приехал в Египет осенью 1850 года в качестве сотрудника Лувра с целью купить кое-какие коптские рукописи. В Каире он поднялся на цитадель, и вид горизонта, окаймленного силуэтами пирамид, так восхитил его, что он принял решение остаться в Египте и заниматься не сделками с перекупщиками, а изучением его древних памятников. Начав их розыски, Мариетт был поражен, не поверил собственным глазам: тысячелетние сфинксы украшали сады богачей, вазы и рельефы валялись на базарах и в лавчонках с сувенирами, колонны с великолепными капителями разбивались и попадали в известковые печи, расшатавшиеся плиты сбрасывали с пирамид для развлечения туристов. У него создалось впечатление, что Египет производит массовое разрушение и распродажу своих памятников, и он был прав. Хуже и печальнее всего было то, что сами египтяне словно бы соперничали между собой, способствуя разграблению своей страны.
Разные предприимчивые люди проводили раскопки такими методами, над которыми покачал бы головой и Бельцони: ради нескольких барельефов разворачивали целые гробницы, отламывали головы статуй, распиливали саркофаги и продавали кусками. Мариетт был поражен и решил приложить все усилия, чтобы хоть что-нибудь сохранить. Будучи иностранцем, он всюду наталкивался на вполне понятное недоверие, однако после семилетних терпеливых и настойчнвых усилий он добился того, что слабая власть решила продемонстрировать силу. Хедив Саид, сын Мухаммеда-Али, запретил самовольные раскопки к вывоз предмета древности я поставил Мариетта во главе Службы древностей Египта, учреждения, которое было создано для осуществления надзора за раскопками и памятниками старины и организации археологических исследований. В 1857 году Мариетт организовал музей в каирском предместье Булак. Его непрестанно разраставшиеся коллекции стали основой знаменитого Египетского музея, в 1902 году получившего новое здание на нынешней главной площади Каира Тахрир. Благодарный Египет поставил Мариетту памятник более чем в натуральную величину, который стоит и поныне. Мариетт удостоился и других почестей, из коих при своем веселом характере, вероятно, выше всего оценил бы то, что в Саккара довольно приличный ресторан назван «Домом Мариетта»; он перестроен из дома Мариетта, в том месте, где ему удалось совершить самые значительные открытия. Мариетт не только сохранил уже обнаруженные памятники древностей, но и открыл новые. Осенью 1850 года, обследуя саккарские гробницы к северо-западу от пирамиды Джосера, он увидел торчавшую из песка голову сфинкса. Откопал ее и прочел на постаменте надпись, славившую священного быка Аписа, которого в Мемфисе считали воплощением бога Птаха. Мариетт вспомнил Страбона. По свидетельству последнего, здесь тянулась «аллея сфинксов». Она вела к храму и месту погребения этих быков, по-гречески называемому «Серапеум». Мариетт нанял нескольких феллахов, взялся вместе с ними за лопату и отрыл еще 140 сфинксов или их остатков. Таков был итог годичного труда, не раз прерывавшегося из-за всяческих помех. Сфинксы и в самом деле образовывали аллею, которая привела его к месту подземного погребения.