– Бред! – произнес Павел и включил Пулю снова: именно теперь, в полной тишине и одиночестве, он чувствовал себя наиболее уязвимо.
Стараясь не обращать внимания на статические помехи и постукивание веток по стеклу, Павел вернулся к материалу, но замер в недоумении: это была совсем не та статья, что он просматривал несколько минут назад, и которая одной из первых выпадала на запрос «Деревня Доброгостово». Та называлась: «Новоплисский уезд. История края». Эта же – «Лешачья Плешь, Окаянная церковь и другие проклятые места».
Взгляд зацепился за фразу:
«…беглые каторжане рассказывали. Они по тайным тропам ходили, вот и вышли к Лешачьей Плеши».
Павел плюхнулся на стул, поджал одну ногу и принялся читать дальше:
«Испокон веков деды твердили: нечистое место, гиблое. Зверь ли наткнется, человек ли – все одно пропадают, и только кости находят. Если птица пролетит – так камнем падает. Ну да каторжане народ бойкий, голод глаза застилал, уж готовы друг другу глотки перегрызть, как вдруг, откуда ни возьмись под ноги заяц бросился. Каторжники его поймали, да и голову свернули. Стали судачить, как жарить-варить. А ни спичек нет, ни котелка. Вот судачат, а сами не видят, как ноги по тропке все дальше и дальше несут. Только один очнулся, когда ногу на сук напорол. «Глянь! – говорит. – Куда это мы с тобой, братуха, забрели?» Огляделись, и верно – место чудное. Посреди чащи круг, и не растет на нем ничего – ни травы, ни деревьев. Одна голая земля, и та черная-пречерная, зыбкая, как багно – торфяное болото. Вот и говорит первый: «Давай-ка отсюда выбираться. Место со всех концов просматривается, не разберешь, откуда пулю поймаешь». Вот и пошли обратно к лесу. Идти тяжело – ноги в земле вязнут, а лес все не приближается, будто на одном месте стоишь. Вот уже и шаг ускорили, вот и побежали – по щиколотку в землю уходить начали, семь потов сошло, а с места – ни на пядь. Тут и второй каторжник взмолился: «Не могу больше. Видать, в трясину попали. Еще и этот чертов заяц, почитай, целый пуд весит! Выкину его!» И только взялся за лапы, чтобы как следует размахнуться, а заяц повернул мертвую голову, глянул человечьими глазами да как захохочет…»
Павел подвинул блокнот, перелистнул страницы и нацарапал карандашом: «Лешачья Плешь. Окаянная церковь», а глаза уже бежали по строчкам дальше:
«А вот что про Окаянную церковь рассказывают. Известно, часто хоронили в Погостове народ лихой. Эти люди редко своей смертью умирали, потому и считалось в этих краях, что в Царство Небесное их Господь не пускал. Вот и хоронили в два круга: в первом, внутреннем, всех православных христиан. А уж во втором, за оградой, лиходеев. Одним из таких, недобрых да пришлых, был старик, которого в народе колдуном прозвали. Вот как пришла ему пора помирать, мучился он сильно, вокруг его избы пыль столбом ходила, в крышу молнии били – значит, черти его мучили, пока он силу другому не передаст. Но не было у колдуна ни детей, ни внуков. Так и помер, измучившись. А перед смертью сказал: «Как хоронить меня будете, обейте гроб железными обручами. А после пошлите в церковь мальчика черненького аль девочку рыженькую. Дайте свечку, которую освящали на Сретенье, и Псалтырь. А после отрок или отроковица пусть одну ночь проведет в церкви, жжет свечку и читает Псалтырь. Что бы ни случилось, только сидит и читает Псалтырь». Так и сделали. И вот понесли на кладбище. Когда несли, налетела откуда-то буря, и лопнул один обруч. Люди и говорят: «Ничего. Еще два есть». Как поднесли домовину к яме, лопнул и второй обруч. «Ничего – сказали люди. – Ведь один остался». Так и закопали колдуна. Только на погост никого не отправили – кто ж своего ребенка пустит? Вот закопали, и прошло семь дней, а потом этот колдун стал приходить и кровь у живых сосать…»
Павел протер глаза и посмотрел на часы: они показывали десять вечера. Мышцы затекли, Павел потянулся, хрустнул суставами и принялся читать дальше: