- И всякий сам себе, хоть плачь, и инквизитор, и палач, - промурлыкал Михал Палыч, который, оказывается, уже минуту стоял за моим плечом. - Ну вот, можешь же.
- Тра-ла-ла-ла-ла, - пробормотал я.
- Что?
- Нина Воронская - кто это?
- Долго объяснять, - поморщился шеф. - Зачем тебе?
- Это ведь она была вместо «тра-ла-ла-ла-ла»? Убейте меня, если я знаю, кто это, но там точно было: «И Нины Воронской лорнет блеснул насмешливо, игриво», да? Скажите, да?
- Да, да. - Он взмахнул трехпалой лапой. - Или нет. Это же только вероятности… Ты не отвлекайся, пиши дальше.
- Что дальше? Что дальше-то? Вы этого хотите? Этого? - Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы жгучей и какой-то детской обиды. А может, дело было в табачном дыме. - И перестаньте пыхтеть мне в лицо, вы… вы…
Буквы подпрыгивали на месте, строчки наплывали друг на друга, но рука, как ни странно, писала. И остановилась не раньше, чем вывела внизу страницы: «Как сердце бешено стучит при виде чувственных ланит», потом перевернула листок, поставила в центре XXV и закончила чем-то совсем уж хрестоматийным: «Ужель та самая Татьяна».
- Тихо, тихо, тихо! - пробормотал Трехпалыч и потянул у меня из-под носа листок. - Достаточно. Что там получилось?
Первым, кого я встретил, выйдя от шефа, был лаборант Сашка. Он стоял в дверном проеме и протирал какую-то колбу концом перекинутого через плечо полотенца, похожий на скучающего бармена. При виде меня оживился, спросил участливо:
- Что, Пушкиным пытал?
- Ну!
- И докуда дошел?
- До ланит. Кивнул одобрительно.
- До ланит - хорошо. Многие на палаче ломаются. Я смерил его взглядом, злой как тысяча чертей.
- И что там по расписанию дальше? За звездами падающими наблюдать? Или искать ржавую иголку в Марианской впадине?
- Дальше не знаю, - развел руками Сашка. - После Пушкина индивидуальная программа. Но скучно не будет, поверь.
- Да я уж понял.
Действительно понял еще в июне, когда впервые прочел на латунной табличке у входа лаконичную надпись «ИИ» и спросил у Михал Палыча, который вышел меня встретить, что она означает.
- То есть первая «И» - «институт», - предположил я. - А вторая?
- А сам не догадываешься? - усмехнулся шеф, который в одностороннем порядке перешел на ты, стоило нам переступить порог здания.
Я задумался ненадолго. И - догадался.
Этим утром шеф был особенно мил. Поздоровался первым и дважды пошутил, причем оба раза удачно. В общем, и простой человек с улицы сообразил бы: грядет что-то, ой грядет, а уж любой сотрудник нашего больного на первую букву НИИ - и подавно. Так оно и случилось.
- Вот, - сказал Трехпалыч и поставил на стол бочонок - сорок сантиметров в высоту, двадцать в диаметре. Он был серый, но какой-то неоднородно-серый. Из курса детсадовской лепки я знал, что добиться такого эффекта можно, смешав разноцветные бруски пластилина в один комок. Кстати, на вид бочонок казался пластилиновым, хотя, скорее всего, был изготовлен из более прочного и эластичного материала. В крышке бочонка я насчитал двенадцать дырочек. Словом, если вы когда-нибудь коллекционировали каучуковые солонки, шефу удалось раздобыть довольно крупный экземпляр.
В расположении дырочек на крышке мнилось что-то гипнотическое. Каждая была диаметром с кончик мизинца. Или чуть меньше. Мне захотелось проверить.
- Аможно… Ой! - сказал я, когда похожая на клешню лапа шлепнула меня по запястью.
- Руки под стол! - рявкнул Михал Палыч. Но я и сам уже пожалел о своем порыве.
Из дырочки, в которую я чуть было не сунул палец, показалось что-то желтоватое, напоминающее сдвоенную трубочку для коктейля, только потоньше и со срезанным наискось концом. Показалось и исчезло, показалось и исчезло, как будто дважды кольнуло воздух.
- И вообще держись-ка ты подальше. - Шеф за края стянул дырявую крышку, потом медленно уложил бочонок на бок и легонько постучал по дну. - Ну давай выбирайся, красавица.
Прошла секунда, другая - и из бочонка на стол выбралось нечто.
Бабочка - не бабочка, стрекоза - не стрекоза, гадал я. Глаза у странного существа были точно стрекозиные - круглые, блестящие, симметрично торчащие по бокам головы, а вот туловище-веретено и белые, с отливом в голубизну, крылышки достались ему явно от бабочки. Были, правда, еще какие-то надкрылки цвета спелого каштана, которые начинались на затылке и спускались до середины туловища.
- Кто… - начал я и не договорил.
Бабочка-стрекоза развернулась ко мне - вероятно, среагировала на голос - и взметнула туловище вверх, одновременно расправив крылья. Она держалась почти вертикально, опираясь на верхние лапки, которые оказались гораздо длиннее и мощнее остальных. И хоть росту в ней было от силы сантиметров десять, это зрелище показалось мне одновременно грозным и величественным. Богомол - не богомол, мысленно присовокупил я и все-таки повторил вопрос, правда, вполголоса:
- Кто это?
- Знал бы, зачем бы тебя звал? - резонно заметил шеф.
Я кивнул - давно пора привыкнуть - и осторожно заглянул в бочонок, однако ничего, напоминающего сдвоенную трубочку для коктейля, внутри не обнаружил. Строго говоря, бочонок был пуст.
- Откуда это?
И вдруг - хлоп! - как детская забава, как свисток с бумажным языком на конце, изо рта у существа выскочила желтая молния. Выскочила сантиметров на сорок и моментально втянулась обратно. Я еле успел убрать локоть.
- Держись подальше, - напомнил шеф.
- Что это, язык? - спросил я, отодвигаясь на безопасное расстояние.
- Нет, язык выше. Что-то вроде полых трубок, между ними - перемычки.
- Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, - пробормотал я.
- Похоже.
- Но как они умещаются у нее внутри? Трехпалыч пожал плечами.
- Пока непонятно. Пневматика какая-нибудь. Или гидравлика. Видишь, они и сейчас немного торчат.
- Точно! - Концы трубочек-рельсов выпирали изо рта, как не по размеру подобранная вставная челюсть. - Погодите-ка, а это…
- Только близко не наклоняйся, еще стрельнет! Глаза береги.
Но мне было уже не до рельсов-трубочек, выстреливающих изо рта, даже не до собственных глаз.
- Это ведь не надкрылки, да? - прошептал я. - Это… Там, по кругу, это же… волосы, да?
- Да, да.
- Но ведь… Откуда это? - повторил я. - Хотя бы с какой планеты?
- С нашей планеты, с нашей, расслабься. Отловлено в Битцевском парке.
- Оно летает?
- Пока нет. Видишь же, крылышки еще маленькие.
- А чем питается?
- Насколько мы успели заметить - ничем.
- Но как же…
- Сам в недоумении, - отрезал шеф.
Я открыл рот, готовый задать еще десяток дурацких вопросов и получить десяток соответствующих ответов. И - промолчал.
- Ну что, никаких проблесков?
Я замешкался в поисках остроумного ответа и, ничего не надумав, вздохнул.
- Напомни потом, чтобы вычеркнул тебя из премиальных списков. Иждивенец. Ладно, включай камеру. - Шеф провел клешней по голове, приглаживая волосы, и заглянул в объектив: - Эксперимент номер… Какой там?
- Сорок седьмой.
- Эксперимент номер сорок семь. Изменение объема. Давай стеклянный шар.
- Прозрачный?
- Да. И подставку на минус четыре.
- Маловата, - проворчал я.
- Нормально. Ты же видишь, она в силу входит.
«Я вам не проблесковый маячок. Вот как надо было ответить!» - запоздало сообразил я. К сожалению, развитая интуиция имеет мало общего со скоростью реагирования. Впрочем, где она - развитая? На кого меня старого кинула?
Я поместил в центр стола подставку - стеклянный диск на трех изогнутых ножках, посередине - круглое отверстие. Сверху положил шарик. Он погрузился в отверстие на треть.
- Давай, давай, давай…
Михал Палыч похлопал по дну бочонка, и существо, которое я всю последнюю неделю называл про себя не иначе как Мучительница, предстало перед нами. Сверкнуло глазищами на шефа, на меня, затем уставилось на стеклянный шар. Я начал отсчет: «и раз, и два, и три…» А когда уже на «четы…» мелькнула желтая молния, закончил: «…ре». Хорошо хоть ждать не пришлось.
Рукой в защитной перчатке я снял шар с подставки и зажал между лапками штангенциркуля. Покачал головой.