Одна из вышеупомянутых ссылок у Луки поднимает, по крайней мере, для меня, вопрос об историчности имени «Мария». Лука говорит о Елисавете, матери Иоанна Крестителя, как о «родственнице» Марии. В английской Библии короля Иакова это слово переведено как «кузина», и хотя степень родства не уточняется (1:36), предположение, что Иоанн Креститель и Иисус – троюродные братья, вытекает из этого единственного текста у Луки. У меня вызывает подозрение то, что имя Елисавета, на иврите Элишева, появляется только однажды во всей Библии – так звали жену Аарона, брата Моисея. Теперь обратим внимание: Лука представляет Елисавету как одну «из дочерей Аароновых» (1:5). Очевидно, что он имел в виду Аарона и Моисея, когда писал свое Евангелие. Вспомним также: у Моисея была сестра по имени Мариам: она играет очень важную роль в истории Моисея, охраняет его при рождении (Исх 2:4) и ликует вместе с ним при переходе Красного моря (Исх 15:2 и сл.). Еврейское имя «Мариам» соответствует нашему «Мария». Может быть, создавая семью Иисуса, Лука взял семью Моисея за образец? Этим вопросом, по крайней мере, стоит задаться: мы знаем, что он заложил историю Авраама и Сарры в основу рассказа о родителях Иоанна Крестителя (Захарии и Елисавете). Кроме того, в истории Рождества у Луки встречаются и другие отголоски, связанные с Марией и заимствованные у различных персонажей из еврейской Библии, прежде всего из Книги Бытия[20].
И перед нами еще более тревожащий вопрос: была ли в истории Мария, мать Иисуса?
Только в четвертом Евангелии говорится о том, что мать Иисуса присутствовала при Распятии. Цель Иоанна, поместившего ее туда – дать возможность Иисусу вверить ее заботам ученика, «которого Он любил» и который отныне должен стать ей «сыном» (Ин 19:25–26). Это Евангелие всегда выставляет любимого ученика в героическом свете, и ни один библеист не считает данный эпизод историческим воспоминанием. И широко распространенное в католическом благочестии представление о матери Иисуса, оплакивающей его у креста или держащей на руках мертвое тело сына – не более чем чистой воды фантазия. Оно подходит для фильма, но не для исторического труда.
В Евангелии от Иоанна есть еще только одно упоминание о Марии, и его никак не назвать лестным. Оно появляется в предании о свадьбе в Кане Галилейской (2:1–11). Здесь текст Иоанна входит в разительное противоречие с благочестивой традицией, окружающей образ девы в истории. Иисус укоряет мать за попытку ускорить события, обращаясь к ней со словами: «Что Мне и Тебе, женщина? Еще не пришел час Мой».
Люди нередко поражаются, осознав, что на этом и кончаются сведения о матери Иисуса во всем Новом Завете. Они не только скудны – порой они связаны с враждебностью и отторжением. Едва ли не все положительные элементы христианской традиции, связанные с библейским образом Марии, содержатся в рассказах о Рождестве, которые уже почти никто не воспринимает как исторические. А смущающие рассказы о матери Иисуса отцы Церкви либо игнорировали, либо давали им иное, «творческое» толкование. И все же Мария идет сквозь века – во многом благодаря постоянно расширяющейся и насыщенной чудесами мифологии. Сперва она становится вечной девственницей – до родов, во время родов и даже после родов. Затем ее полностью лишают земного облика, приписывают ей непорочное зачатие и телесное вознесение на небеса после смерти. Однако ни один из этих рассказов о Марии даже не претендует на какую-либо историческую основу[21].
Древо нашей истории веры, понимаемой в прямом смысле, начинает сотрясаться, как только берешься за поиск реальных исторических данных, подтверждающих ее притязания. Стоит лишь отвергнуть легенды о Рождестве как не имевшие места в истории – и образы обоих предполагаемых родителей Иисуса меркнут. Эти легенды обладали огромной эмоциональной силой в развивающейся традиции, но не имеют под собой никакого фактического основания. Утверждать обратное – значит не только поддаться иллюзии, но и игнорировать все, что мы сейчас знаем о библейской науке. Поэтому мы отклоним их как чистую мифологию. Лишь тогда исторический Иисус начнет постепенно проникать в наш кругозор, и мы заметим его человеческую сторону.
Нашим привычным религиозным играм в притворство пришел конец. Мы не можем больше прятать голову в песок, скрываясь от реального мира. Но на руинах мы отыщем знаки, а они позволят нам лучше понять того, на кого мы возложили это тяжкое бремя традиции. И еще спросим: что же такого в нем было? Почему миф о нем так расцвел? Этот вопрос возникает снова и снова, требуя ответа.
20
У истории о том, как Иоанн Креститель взыграл от радости во чреве Елисаветы, приветствуя Иисуса во чреве Марии, есть немало общих черт с Исавом и Иаковом, «бившимися в утробе» Ревекки в Книге Бытия (25:20–23).
21
Если прочесть официальное заявление Ватикана от 1950 года, где провозглашалось телесное вознесение Марии на небо, то окажется, что оно в значительной мере основано на том факте, что могилу Марии так и не нашли. Вряд ли это может служить убедительным доказательством для чего бы то ни было.